Монастырский духовник. Часть 3.

игумения Викторина (Перминова)

Знаменная жизнь

Любители древнего пения называли митрофорного протоиерея Бориса Николаева старейшим знаменщиком России. Именно ему принадлежат слова: «Чтобы разумно петь знаменное, надо жить знаменно». Батюшка умел читать и расшифровывать древние крюковые записи, был опытным распевщиком богослужебных текстов. 
   Еще в Иоанновском монастыре и в храме святителя Николая на Паромье он слышал, как сестры исполняли знаменные песнопения. Впоследствии, в заключении и на воле, батюшка встречался с многими насельниками и насельницами старинных обителей. От них он слышал, каким было знаменное и вообще церковное пение до революции. Даже в неволе отец Борис старался воспринять певческий и духовный опыт соузников и сделал для себя важные выводы, которые впоследствии легли в основу его труда о знаменном распеве.
   В храме во Мстере, где диакон Борис служил после освобождения, в одном из приделов было дозволено совершать службы единоверцам. Узнав о том, что отец Борис интересуется древним пением, они пригласили его на клирос. Восемь лет, во время, свободное от служения и обязанностей регента, он пел на единоверческом клиросе, где выучил знаменные песнопения годового богослужебного круга и попевки. 
    Для старых певчих, которых батюшка близко знал, знаменное пение было, прежде всего, молитвой. Имея опыт духовной жизни, они имели и «ключ» к правильному пониманию и исполнению знаменных песнопений. 
    Когда батюшка учился в Ленинградской Духовной Академии, он встретил среди преподавателей знатока знаменного распева – профессора Николая Анатольевича Заболотского. Профессор Заболотский говорил: «Знаменный распев – мелодия Горнего мира. Когда я пою знаменно, я уже не здесь, а – там». Николай Анатольевич поддержал и углубил интерес отца Бориса к знаменному пению. Он отметил обширные знания батюшки и определил их как верные и точные. Профессор Заболотский вдохновил его на научно-исследовательскую работу по знаменному пению.
   В 1965 году отец Борис получил письмо от профессора Огицкого из Московской Духовной Академии, в котором сообщалось, что ему поручается работа по проекту «Церковное судопроизводство» для Родосского совещания. Отец Борис согласился и начал писать, но это была не его тема. «Тогда, – ответили ему начальствующие, – берите магистерскую по пению». Батюшка сказал, что его пение не современно: оно – знаменно-крюковое. Но на это последовал ответ: «Вот и пишите по этому вопросу». Отец Борис воспринял это указание как волю Божию, подал прошение в Совет Академии с приложением тезисов, и Совет утвердил его прошение. 
   Батюшка работал над диссертацией пять лет, проштудировал 80 книг, некоторые, за невозможностью иметь в личном пользовании, собственноручно переписал, например, сборник попевок протоиерея Василия Металлова. С его зрением это было настоящим подвигом.

 

   «Мелодия знаменного распева характеризуется высокой духовностью и святостью, – писал отец Борис в своей книге о знаменном пении. – Как небесная жизнь не имеет на земле образов для точного сравнения, так и истинно-духовная мелодия является мелодией премирной, неизреченной».
   Труд протоиерея Бориса «Знаменный распев и крюковая нотация как основа русского православного церковного пения» одобрил Святейший Патриарх Алексий I (Симанский). Первосвятитель внимательно следил за работой над диссертацией. Его Святейшество желал опубликовать этот труд при своей жизни и просил отца Бориса поторопиться с окончанием работы и защитой диссертации, но батюшка не успел. 
   Научно-исследовательская работа отца Бориса получила высокую оценку в Европе и Америке. За границу труд попал без ведома автора и был опубликован с подставным соавтором. В 1997 году Институт Библиографии США, разыскивая автора, прислал в Россию на имя протоиерея Бориса Николаева анкету, и так батюшка узнал, что его книга попала во Всемирную восьмерку лучших книг года. Но, к сожалению, в Советском Союзе работа батюшки более двадцати лет пролежала «под спудом». 
   Отец Борис также составил Толковую грамматику знаменного пения, книгу «Догматики и антифоны знаменного распева». Он распел службы Царственным страстотерпцам, прп. Серафиму Саровскому, стихиры многих служб праздникам и святым, расшифровал знаменные песнопения двунадесятых праздников, начал работу над расшифровкой древней службы святым благоверным князьям-страстотерпцам Борису и Глебу.
   Вопросы знаменного пения нередко вызывают ожесточенные споры, возникающие по самым незначительным поводам. Батюшка говорил, что враг рода человеческого, вооружающийся против истинной молитвы, восстает и против знаменного пения. Батюшка был глубоко убежден, что не следует видеть врагов в людях, но нужно знать, кто за ними может стоять, противодействуя богоугодному делу, бодрствовать и вести духовную жизнь. «Дерзайте убо, дерзайте, людие Божии, ибо Той победит враги, яко Всесилен», – ободрял батюшка словами Догматика первого гласа клиросных певцов. 

    Когда отец Борис служил в Толбицах, он собрал, выучил и духовно воспитал большой хор (он пережил всех своих певчих). Он учил поющих не только «петь разумно», но и «жить знаменно». Такое воспитание дало свои плоды. Батюшка рассказывал как бы не о своем приходе, что один простой крестьянин пришел в храм, и в том храме батюшка, совершая службу, молился, и певчие также молились, поя Господу. После службы батюшка спросил этого крестьянина: «Ну что, Николай, ты понял, что-нибудь из того, что пели и читали?» На этот вопрос простой, но чуткий душой сельский житель ответил: «Не понял – а хорошо!» 
    К этому рассказу батюшка обычно присовокуплял небольшое наставление о том, что в наше время в храмы часто заходят люди, которые не имеют понятия ни о духовном мире, ни о Церкви – знают лишь, что есть Бог, и больше ничего. И если они почувствуют, что у нас, верующих, царят любовь и мир, если они услышат проповедь веры с клироса, и жизнь служащих и поющих будет соответствовать проповедуемой Истине – то такие люди останутся в лоне Церкви.  

   К нам в монастырь отца Бориса привел Промысл Божий. На него как на духовника мне указал один из моих наставников протоиерей Вениамин (Румянцев): «Есть у меня друг отец Борис под Псковом». В то время, когда мне это было сказано, я находилась в Пюхтицком монастыре. Никогда прежде я не бывала во Пскове, ни в его окрестностях. 
   В 1993 году Святейший Патриарх Алексий благословил меня восстанавливать Богородице-Рождественский монастырь. Среди тех, кто содействовал возрождению древней обители, был московский художник и большой любитель церковного пения Николай Анохин. Он привел в монастырь своего близкого знакомого Николая Гурьянова. По благословению духовника – протоиерея Николая с острова Залит, Николай стал оказывать монастырю помощь.
   Протоиерей Николай Гурьянов и батюшка состояли в духовной дружбе. Отец Борис приезжал на остров Залит для исповеди, а мама протоиерея Николая была дружна с супругой протоиерея Бориса. Николай близко знал отца Бориса и помогал ему.  Благодаря его участию мы с батюшкой познакомились. 

    С 1994 года отец Борис тяжело заболел воспалением легких и приехал в Москву на лечение. Мы предложили ему остановиться в нашем монастыре. Он некоторое время пожил в обители, поправился, окреп. Мы начали обращаться к нему за советами. С тех пор батюшка стал периодически приезжать в нашу обитель. 
  В 1996 году Святейший Патриарх Алексий II благословил отца Бориса стать духовником монастыря и передавать насельницам свой духовный и жизненный опыт. Несмотря на возраст (батюшке был 81 год) и болезни, отец Борис принял послушание. Несколько раз в году он приезжал в монастырь, а с 2003 года переехал в обитель и остался в ней навсегда. 
   Отец Борис старался научить сестер церковному пению, Богослужебному Уставу, колокольному звону, печению просфор. Он давал практические советы во всех монастырских трудах, потому что ему все пришлось делать в жизни своими руками. Но главной была, конечно же, школа духовной жизни – исповеди, беседы по Священному Писанию и на аскетические темы, наставления и пример жизни. Батюшка положил начало духовному образованию сестер: благодаря его урокам им сейчас легче воспринимать материал на занятиях по Основам вероучения и Литургике. 
  Отличительными чертами отца Бориса были скромность и смирение. Послушание батюшки просто поражало. Живя в монастыре, он ничего не делал без моего благословения, повторяя апостольские слова «без всякого прекословия меньшее от большего благословляется» и почитая меньшим себя. Он слушался и сестер, годившихся ему в дочери или во внучки. При этом, как духовный наставник, он мог сказать нелицеприятную правду там, где этого требовала необходимость, но делал это с болью и любовью. Я всегда чувствовала с его стороны молитву, помощь, участие, соработничество. Советы и наставления отца Бориса по любым вопросам, будь то восстановление монастырских храмов и зданий, внутренняя жизнь обители или отношения с внешним миром, были всегда точными, конкретными, действенными и приносили благие плоды.

 

   Все мы хорошо помним, как поздней осенью 2003 года, по недавно покрывшему землю снегу, ранним утром, батюшка приехал в обитель, чтобы остаться в ней навсегда. Встречаемый сестрами, он переступил порог нового дома и, не спеша, произнес: «Мир дому сему». 
   С той поры, как духовный отец поселился в монастыре, все чуждое и враждебное стало покидать монастырские стены. Батюшка учил не враждовать с незаконными арендаторами, а стараться решать все вопросы в духе любви и кротости, испрашивая помощи у Бога в деле возрождения обители. И этот способ оказался более эффективным, чем метод «сильной руки». 
   По отношению ко всему, созданному Богом, отец Борис имел ту широту и силу всеобъемлющей любви, о которой упоминал преподобный Исаак Сирин. Старец обращался к приходившим к нему «сыночек», «доченька», «родная». И это были не просто слова. В них выражалось искреннее отношение. Любовь отца Бориса к ближним была духовной. Он желал всем добра и стремился помочь, чем мог, но никогда не погружался в мирскую суету и останавливал духовных детей, когда они слишком увлекались земным и забывали о Боге. Например, он не любил, когда сестры выходили из монастыря или жили проблемами своих родственников и знакомых, оставшихся в миру. В то же время, если мы оказывали послушание и старались жить по-монашески, по молитвам батюшки, налаживалась жизнь и у наших близких. Чувствовалось, что отец Борис всегда молится, и Господь его слышит. 
   Когда батюшка сидел в кресле на монастырском дворе, все старались ему поклониться, подойти под благословение, что-то спросить. Ощущая его любовь и благодать, в нем обитавшую, к отцу Борису стремилось и все живое – животные, птицы, бабочки, пчелы, шмели, чему все мы были неоднократно свидетелями. Это напоминало о рае. Побыть рядом с батюшкой, просто так, даже не говоря ни слова, в молчании, сестры почитали за счастье, однако он всегда спрашивал: «Доченька, а у тебя – выходной? На каком ты послушании? Ты не задержишься?» Дело Божие, исполнение воли Господа отец Борис ставил превыше всего.

   Батюшка до последнего мгновения оставался верным своим жизненным принципам и правилам. Часто мы слышали от него: «Я должен, я обязан...» Он никогда никуда не опаздывал, везде приходил заранее и не заставлял себя ждать. Как бы плохо он себя ни чувствовал, всегда стремился в храм на богослужение, считал своим долгом присутствовать на архиерейских и Патриарших службах, получить Первосвятительское или архипастырское благословение. Не считаясь со своими недомоганиями, он проводил беседы, исповедовал сестер, принимал духовных детей. Последние исповеди сестер батюшка провел за несколько дней до смерти, когда уже практически не вставал с постели. Он донес свой пастырский крест до конца.  

На последней беседе отец Борис напомнил нам содержание своей книги «Духовная жизнь как предначатие жизни вечной». В этой книге он писал о духовных основах – молитве, трезвении и труде, и реальности ведения духовной жизни в наши дни. Особое значение батюшка придавал трезвению, которое зиждется на внутреннем внимании и является сердцевиной духовной жизни. Человек, живущий внимательно, стремящийся не оскорблять Бога даже в мыслях, не допустит развития худых помыслов, и они не перейдут в грех на деле. Раскрывая тему беседы Спасителя с Самарянкой, о которой святитель Иоанн Златоуст говорил как о душе благомыслящей, батюшка вдруг сказал: «Вы помните содержание моей книжечки? Я буду вас экзаменовать, буду строго с вас спрашивать, делаете ли вы то, что там написано».
  Эта беседа проходила за несколько дней до блаженной кончины батюшки. Он тяжело заболел и знал, что умрет. Некоторым, самым немощным духовным детям, он не дал почувствовать, что ему плохо, и что он умирает. Он укрепил и утешил их, что помогло пережить разлуку. Тем же, кто мог воспринять его слова правильно, батюшка прямо сказал: «Я ухожу, но я с вами не прощаюсь, и буду спрашивать с вас то, чему учил».
  Память и сознание батюшки были ясны, он всех помнил и узнавал. Во вторник, 28 декабря (память свт.Иллариона (Троицкого), исповедника), я присутствовала на Патриаршем богослужении в Сретенском монастыре. На душе моей было скорбно: я с тревогой думала о батюшке. Молясь о здравии духовного отца, я чувствовала, что батюшка уходит. В этот день я застала батюшку живым, но слабеющим. Ночь прошла без сна. На следующий день, 29 декабря, праздновалась память преподобной Софии Суздальской – одной из святых покровительниц нашей обители (она принимала монашеский постриг в ее стенах). По монастырским делам я была вынуждена уехать на целый день на подворье, и вернулась только к вечеру. 
  Батюшка ждал меня. В этом последнем ожидании было нечто такое, чего словами не выразить. «Наконец-то ты приехала!» – сказал он. У меня, как всегда, было еще «море» дел. Но батюшка предупредил: «Смотри, этой ночью не суетись, ничего не делай». Он попросил остаться с ним. И я, повинуясь одновременно какому-то внутреннему чувству и словам батюшки, осталась около него. То же внутреннее чувство побудило меня задать ему вопрос:
- Батюшка, может быть, вы хотите причаститься?
- Зачем? – спокойно и уверенно ответил он. – Я ведь недавно причащался.
- Может быть, вас пособоровать?
- Да я уже в этом году соборовался.
  Голос батюшки был на удивление спокойным. Ни страха, ни переживания не слышалось в его словах, но только – прощальная ласка и любовь: он был готов идти домой, в Небесное Отечество.
  Мы с келейницей начали делать перевязку больной ноги Батюшки, и услышали от нашего терпеливого старца кроткое вразумление: «Скоро ли вы кончите, это уже не нужно». Наконец мы закончили хлопотать и уложили батюшку, но через некоторое время он попросил посадить его на постели. Мы смогли усадить отца Бориса между собой, поддерживая его с обеих сторон, сидели и тихо о чем-то разговаривали. Вдруг батюшка стал клониться в мою сторону. Он весь как-то просветлел, его дыхание становилось реже и реже, и через несколько мгновений он предал душу Богу.
  «Батюшка умер», – сказала я, позвонив по телефону сестрам, собравшимся в этот вечер в храме и молившимся о здравии батюшки (я просила их помолиться, сказав, что Батюшка очень слаб). Сестры ответили: «Этого не может быть!!!» Было начало двенадцатого ночи. Родной батюшка нас покинул… Но нет! Он – рядом, совсем рядом, ощущения смерти нет, а в душах – благоговение перед совершившимся таинством. Все так же слышен бой батюшкиных часов, милостивым взором смотрит с иконы Богоматерь… А из-за невидимой черты, за порогом Вечности обращен на нас тот же внимательный, глубокий, добрый взгляд…

   В столь поздний час я позвонила Матушке Игумении Иулиании (Каледа) и протоиерею Николаю Важнову – они не замедлили приехать; а также отцу Серафиму Хайруллину, духовному сыну батюшки, который срочно выехал к нам из Федоровского (село, где находится наше подворье). По облачении и положении тела во гроб отцом Николаем и отцом Серафимом была отслужена первая заупокойная лития, на которой присутствовали мы с Матушкой Иулианией и все сестры обители. 
   По совершении литии мы распределили между всеми время чтения Псалтири по усопшем, а отец Серафим взял на себя чтение Св. Евангелия. Отец Николай обещал приехать на отпевание. Матушка Иулиания, искренне нам сочувствуя, предложила свою помощь, в которой мы тогда очень нуждались. Сестры Зачатьевского монастыря привезли катафалк, покрывало на гроб, недостающие продукты для приготовления поминальной трапезы, помогли нашим сестрам в трудах и хлопотах. 
   Лично для меня было знаменательно то, что духовника женского монастыря, духовного сына Иоанновских стариц, потрудившегося в деле возрождения женского монашества и воспитания монашествующих, провожали в последний путь инокини двух Московских обителей – Зачатьевской и нашей Богородице-Рождественской, и сестра из Елеазаровского монастыря (батюшка также помогал возрождению этой обители). После празднования Рождества Христова могилу батюшки посетила и Матушка Игумения Филарета с сестрами Подворья Пюхтицкого монастыря. 
   День 30 декабря был проведен нами в неизбежных хлопотах и чтении псалтири, Св. Евангелия над гробом почившего, служении панихид и литий в келье батюшки, где до времени вечернего богослужения находился гроб с телом усопшего. Около пяти часов вечера была отслужена последняя лития, и гроб с телом дорогого батюшки с пением Трисвятого отнесен в храм. 
   Всю ночь в храме дежурили сестры. Не один раз за ночь они подходили к почившему и прикладывались к руке батюшки. Руки усопшего были белыми, мягкими, словно живыми, и от них веяло не могильным холодом, но легкой, приятной прохладой. Ощущение смерти не приходило: батюшка жив!
  Наступило утро. На покрывало гроба были во множестве возложены цветы от сестер и духовных детей почившего. Приехал благочинный нашего округа протоиерей Олег Клемышев. Всего собралось на отпевание 16 священников и 4 диакона. Заупокойная Литургия была совершена благочинным округа протоиереем Олегом. Всеми ощущалась благодатная, молитвенная атмосфера богослужения. Мир и взаимопонимание царили и в алтаре, и в храме, и на клиросе.
   Отец Олег зачитал послание Святейшего Патриарха Алексия II по случаю кончины духовника нашей обители, что поддержало всех нас. Во время совершения чина отпевания было сказано два надгробных слова – протоиереем Олегом и иереем (сейчас – протоиереем) Серафимом. 
  Святейший Патриарх благословил похоронить духовника обители, много потрудившегося для ее возрождения, в монастырской усыпальнице. Смиренный пастырь любил Первопрестольный град Москву и его верующих, молился за них, всегда поминая Священноначалие, власти, своих благодетелей и духовных детей.
   Среди духовных детей батюшки были разные люди, но он никогда не делил своих чад на «хороших» и «плохих». Чувствуя любовь духовного отца, самые «сложные» чада приносили покаяние и исправляли жизнь. 
  Верим, что протоиерей Борис не оставляет нашу обитель, молится о нас. Каждый день мы ходим в усыпальницу, молимся о упокоении его души, испрашиваем благословения на наши дела. И при жизни, и по смерти батюшка помогает нам своими молитвами. По его молитвам решались проблемы, преодолевались трудности, сестры получали помощь в своих немощах, исправлялись. Бывало, что отец Борис оказывал помощь и людям, не знавшим его при жизни. Святой праведный Алексий Мечев говорил: «Любовь и по смерти не умирает». Эти слова можно отнести и к протоиерею Борису. Своей молитвой и жизнью во Христе протоиерей Борис затеплил духовную лампаду нашей обители. Вечная ему память!

Игумения Викторина (Перминова)
12 декабря 2014 г.