По страницам книги епископа Арсения Жадановского "Воспоминания"
...В этот же день случилось нечто такое знаменательное, что разрушило все планы нашей матушки и привело ее к созданию собственного Серафимо-Знаменского скита.
Когда она после обедни усердно молилась перед чудотворной иконой Знамения Божией Матери, прославившейся в Понетаевском монастыре, дабы Преблагословенная утвердила ее в скиту, то услышала как бы глас от Царицы Небесной: «Нет, ты здесь не останешься, а устраивай сама скит не только себе, но и другим».
Храм в честь иконы Божией Матери "Знамение" в Серафимо-Знаменском скиту. Фото http://www.pravmir.ru/k-stoletiyu-obrazovaniya-serafimo-znamenskogo-skita-vash-xram-k-bogu-zovet/
Это внушение было так явственно, что у матушки от волнения дрожь пробежала по всему телу и из глаз полились слезы... Пробыла она тут до 10 июля, и каждый раз, как подходила к образу, глас повторялся.
Несмотря на это, матушка, принимая все бывшее за простое искушение, стала серьезно думать об осуществлении намеченного плана. Уезжая, поручила отремонтировать выбранный домик, на что оставила денег, а по возвращении в Москву принялась приводить в порядок дела для сдачи общине.
Боясь, однако, совершить такой важный шаг без совета опытного духовника, она 24 октября 1908 года поехала в Зосимову пустынь к затворнику отцу Алексию переговорить с ним о начатом деле и принять благословение, вполне уверенная, что отец Алексий одобрит ее намерение.
Но не тут-то было. Старец, выслушав матушку, решительно воспротивился ее желанию удалиться на покой. Сколько та ни убеждала старца, говоря, что уже с первых дней монашества стремится к уединению, затворник оставался непреклонным.
Два дня пробыла матушка в Зосимовой пустыни, три раза часа по два беседовала со старцем и, не получив от него согласия, пришла в крайнее смущение; трудно ей было отказаться от взлелеянной мечты — жить и спасаться вблизи Преподобного[12].
Перед самым отъездом матушка еще раз вошла к отцу Алексию и, упав на колени, со слезами просила его не отказать в благословении. Тут с батюшкой произошла какая-то перемена: он откинул назад голову, устремил куда-то взор и сказал: «Вот на что я могу Вас благословить: устраивайте сами скит где-либо в лесу. Будете время от времени туда удаляться, а затем и совсем переедете».
Такая новость разом ошеломила матушку. Ей вспомнился глас Царицы Небесной: «Устраивай сама». Здесь только она поведала старцу о всем бывшем с нею у иконы Знамения.
Последний как бы ухватился за это и с большим воодушевлением стал объяснять, что матушка даже обязана создать скит, так как Божия Матерь призывает ее к тому, что нужно было с самого начала рассказать о чудесном зове.
Но как ни убедительно доказывал отец Алексий, наша матушка стояла как пришибленная: ей до сердечной боли не хотелось расставаться с заветным намерением и менять принятое решение. Одно лишь могла она проговорить: «Батюшка, да где же и каким образом? У меня нет ни места, ни средств, ни сил духовных, чтобы начать такое сложное дело».
«Царица Небесная, — ответил старец, — Сама и место изберет, и средства даст, и духовно устроит. Ты будешь только Ее служкой, орудием...»
Окрыленная своей мечтой ехала матушка в Зосимову пустынь, а теперь разбитая возвратилась в Москву; ей казалось, что все в жизни у нее отнято, и она даже пожалела, что обеспокоила старца. Не лучше ли было действовать без посторонних советов?
Вернувшись домой, она нашла на столе консисторскую бумагу, в которой предлагалось настоятельнице совместно с благочинным и инженером ехать на принадлежащий Покровской общине хутор для исследования грунта земли, предназначенной для продажи.
Нужно сказать, что у общины было две лесные дачи: одна в восемьдесят две десятины под названием «Хутор» в Подольском уезде, в тридцати шести верстах от Москвы, близ станции Востряково, другая — в шестьдесят восемь десятин — в Серпуховском уезде. Об их существовании матушка знала только но планам, но никогда туда не ездила, так как участки эти для общины не представляли никакого интереса.
И вот на первом участке Управление Рязанско-Уральской железной дороги присмотрело одну из возвышенностей в семь десятин для вывоза песка и завело с общиной по данному предмету дело, которое затем было передано на рассмотрение Духовной Консистории, предписавшей проверить на месте, насколько выгодна подобного рода сделка.
Получив этот указ, матушка с вышеупомянутыми лицами немедленно отправилась на Хутор, где стояли два маленьких деревянных домика — сторожка и небольшой сарай для коровы.
Несмотря на последние числа октября, погода была очень теплая, и вся местность с пожелтевшим лесом казалась в высшей степени привлекательной и живописной. Когда члены комиссии поднялись на горку, передаваемую железной дороге для эксплуатации, наша матушка, предоставив им свободу действий, остановилась на месте как вкопанная — она была сильно поражена видом чудного, очаровательного уголка. Точно молотом ударило ей по сердцу, и моментально явилась мысль: «Вот здесь и устраивай скит».
Началось для матушки новое испытание...
Как осуществить желаемое, когда облюбованное местечко считалось уже запроданным? Казалось бы, и думать нечего, а у матушки закружился в голове целый рой замыслов: ей стал рисоваться и внешний вид скита, и внутренний его распорядок... И все то время, что спутники усердно занимались сверлением земли, чтобы определить, до какой глубины находится песок, матушка неподвижно стояла, углубившись в размышления.
Произвели измерения, спустились вниз на Хутор и написали акт о том, что продажа участка выгодна для общины. Все подписались; присоединила свою подпись и матушка. Составленную бумагу благочинный взял с собой для передачи в Консисторию.
Дело как будто бы окончилось, а у нашей матушки оно только еще начиналось, и совсем в другом направлении — в пользу проектируемого ею скита. Она твердо решила создать его именно на этом месте.
Через день по возвращении в Москву матушка вновь отправилась в Зосимову пустынь, подробно рассказала отцу Алексию о своих последних переживаниях. Тот слушал собеседницу, идеально разработавшую весь план устройства скита на горке, как-то особенно, по-детски радовался, несмотря на то, что матушка тут же добавила о несбыточности этой мечты, так как землю уже решено было уступить железной дороге.
Однако старец благословил немедленно послать в Управление Рязанско-Уральской железной дороги донесение о том, что отчуждаемый участок необходим для нужд общины, а потому не может быть передан, и одновременно рекомендовал составлять чертежи будущего скита, даже готовить кирпичи и лес...
Матушка так и поступила: послали отказ и пригласили архитектора, который, приняв от строительницы все задания, приступил к разработке плана. Замолчала почему-то и железная дорога. Считая дело с последней несостоявшимся, матушка с февраля 1909 года уже распорядилась подвозить материалы.
Подготовив таким образом все, она в начале мая с казначеей и архитекторам поехала на Хутор с тем, чтобы окончательно выбрать место и благословить начало работ. Обмерили нужное пространство и тут же начали рыть канавы для фундамента, а самую закладку предположили совершить 20 мая.
Вдруг за неделю до этого срока в общину пришла строгая бумага, в которой сообщалось, что Управление Рязанско-Уральской железной дороги считает намеченный участок в семь десятин близ станции Востряково своим, и если настоятельница добровольно его не уступит, то последует отчуждение Высочайшим повелением. Вслед за этим на второй день приехала с Хутора мать казначея и сообщила, что там уже побывала комиссия, все осмотрела и потребовала прекращения работ, указав на состоявшееся ранее соглашение.
При таком известии наша матушка пережила одновременно огорчение и радость: она огорчилась, так как разрушались ее серьезные планы об устройстве скита, и в то же время готова была примириться со случившимся, думая, что Господь отводит ее от столь серьезного дела и указывает прежде избранный путь — жить в молитвенном уединении близ своего Небесного покровителя.
Со смущенной душой она снова отправилась к отцу Алексию и рассказала ему обо всем.
Старец выслушал и спокойно сказал: «Ну что же? Нельзя нам на том месте — созидайте на другом, ведь лес-то велик, а устраивать непременно нужно. Пусть твои сестры обойдут всю рощу и наметят несколько подходящих пунктов, потом ты сама поедешь и любой из них выберешь». «А если угодно будет Преподобному, то отбираемое место вернется», — пророчески добавил затворник.
Предложение отца Алексия, однако, ничуть не успокоило матушку, которая, как мы сказали, с первого же раза решила строить скит только на избранном по сердцу месте или же совсем отказаться от столь трудного дела.
Один ум, говорят, хорошо, а два лучше; и матушка, желая еще раз проверить себя, отправилась к оптинским старцам, дабы узнать их мнение и услышать от умудренных духовным опытом отцов решительное слово.
Каждому из них в отдельности рассказывала она о своем деле, с особым подчеркиванием, что все пережитое окончательно убедило ее в мысли о необходимости оставить самостоятельное устройство скита и возвратиться к прежним намерениям — уйти на покой. И что же? Все старцы, как бы сговорившись, отвергали второе и советовали начать первое, «ибо Сама Царица Небесная хочет этого».
Почитаемый народом отец Анатолий[13] в то время куда-то отлучился из монастыря, и матушка даже не пожалела, что его не застала, так как не была удовлетворена ответами оптинских духовников. Она собралась уже уезжать, как сообщили о возвращении старца. Келейные сестры стали умолять свою духовную мать хоть на минуту зайти к отцу Анатолию, и та, уступая их просьбе, пошла, но решила ничего уже не говорить о своем деле. Каково же было ее удивление, когда отец Анатолий сам завел речь о всех смущавших матушку вопросах и, подобно отцу Алексию Зосимовскому, стал убеждать непременно исполнить поручение Царицы Небесной.
Одарив затем редкую посетительницу многими священными предметами, и, между прочим, вручив на память картину «Тайной Вечери», прозорливец с миром отпустил ее домой.
Вернувшись в Москву, наша матушка решила подчиниться общему голосу духовных отцов и через несколько дней послала на Хутор казначею с тем, чтобы она вместе с другими сестрами по совету отца Алексия обошла весь лес и наметила несколько мест, подходящих для постройки скита.
Поручение немедленно же было исполнено, а вскоре сама матушка поехала на Хутор для осмотра. Собралась как бы целая комиссия из близких ей лиц, в числе которых был строгий духовник со Старого Афона — отец Иессей. Все остановили свой выбор на сосновом лесу близ деревни Р.<едькино>. Сотворив молитву, названный старец зарыл здесь в землю, как основу, Иерусалимский крест.
Итак, вопрос о выборе места был решен, и наша матушка отправилась с докладом к отцу Алексию. В разговоре с ним она продолжала высказывать сожаление, что нельзя строить скит на горке. Утешая опечаленную матушку, затворник на этот раз еще сильнее намекнул на возможность возвращения отданного железной дороге участка.
Он сказал: «Молитесь усерднее — место, может быть, Вам и вернется, но если и не так, не скорбите, все равно на другом нужно устраивать».
Не успокоенная, а еще более расстроенная возвращалась матушка домой. Подъезжая к Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, она в поезде вдруг решила сделать последнюю проверку своих исканий — заехать помолиться Преподобному Сергию и зайти к наместнику отцу Товию — что тот еще скажет. Наверное он, рассуждала матушка, будучи деловым и рассудительным, не станет настаивать на строительстве, а как строгий монах посоветует лучше уединение и молитву. Так думала матушка, продолжая, очевидно, отыскивать старца, который был бы согласен с ее мыслями и чувствами и отклонил бы всеми благословленное создание скита.
Приложившись к мощам Преподобного, она прошла в покои отца наместника. Последний с любовью принял московскую гостью, внимательно выслушал длинный рассказ о всех смущавших ее душу вопросах и, когда она окончила, молча, как бы боясь могущих последовать возражений, встал, прошел в свой кабинет и оттуда вышел с иконой в руках, говоря: «Ну, матушка, помолимся, я буду Вас благословлять: Вы должны сами устраивать скит — это воля Царицы Небесной. Если одно место не нравится, ищите другое, по духу, но отнюдь не отказывайтесь: устраивать должно». Матушка не могла не почувствовать властную и покоряющую силу слов отца Товия. Тогда как все остальные старцы только лишь советовали, этот без всяких рассуждений приступил прямо к делу — благословению, внушив тем собеседнице решимость и энергию.
Напутствуемая таким твердым словом, матушка вернулась к себе бодрой и тут же написала в Управление Рязанско-Уральской железной дороги вескую бумагу, — что спорная земля необходима для нужд столь известного в Москве благотворительного учреждения, как Покровская община, и если Управление думает делать отчуждение с Высочайшего соизволения, то и Община будет хлопотать тем же порядком.
Не прошло после этого и недели, как была получена телеграмма следующего содержания: «Рязанско-Уральская железная дорога навсегда отказывается от эксплуатации песка близ станции Востряково на участке, принадлежащем Покровской общине».
Такой поворот дела нельзя было не признан, за выражение воли Божией, и матушка, поблагодарив Господа и Царицу Небесную за чудесную помощь, испросив благословения у преподобного Серафима, теперь покорно согласилась начать устройство скита.
Через день направилась она вместе с архитектором на Хутор и распорядилась вновь размерить намеченный ранее участок. И что же при этом оказалось? Если бы постройка ограды продолжалась по прежней промерке, то алтарь пришелся бы не на восток, а на северо-восток. Ошибка немедленно была исправлена, фундамент переделан и 27 июля 1910 года окончен.
В означенное число в три часа пополудни состоялась и самая закладка скита[14]. Как известно, по церковному счислению в это время начинаются другие сутки и служба поется уже следующему дню, а так как 28 июля бывает празднество в честь иконы «Умиление», находившейся в келии преподобного Серафима, и творится память его мирского Ангела апостола Прохора, то, следовательно, закладка совершилась в знаменательный для скита день.
Строился скит с июля 1910 года по сентябрь 1912 года. Все планы внешнего и внутреннего его распорядка матушка поверяла одному своему высокому духовному другу[15], от которого получала поддержку и одобрение.
Большое сочувствие к начатому делу проявил также митрополит Владимир, сам выразивший желание освящать новосозданную обитель, что и совершилось 23 сентября 1912 года.
Во время торжества Первосвятитель, между прочим, сказал: «Сегодня, дорогие сестры, я считаю себя счастливейшим из людей, потому что Господь привел мне освятить чудный храм и побывать в уголке, напоминающем земной рай. Храм ваш к Богу зовет, а от скита веет таким благодатным миром и спокойствием, что душа радуется, забывая все горечи и невзгоды».
Эти незабвенные слова послужили как бы заветом для матушки, прилагавшей все старания к тому, чтобы создать для сестер обстановку, при которой им легко было бы спасаться о Господе и приобретать мир и радость о Дусе Святе.
И нужно сказать, внешнее и внутреннее устройство скита вполне сему соответствовало, о чем и поведем теперь речь.
Внешний вид скита
Весь скит обнесен оградой на протяжении тридцати трех сажен в квадрате в память тридцати трех лет земной жизни Спасителя. В центре стоит храм пирамидальной формы в стиле XVII века в честь Знамения Божией Матери и преподобного Серафима, с усыпальницей и престолом внизу в честь равноапостольной Нины.
С наружной стороны храм имеет двадцать четыре уступа по числу двадцати четырех апокалипсических старцев и венчается одной главой, знаменующей Господа Иисуса Христа; иконостас в храме дубовый, чаши с прибором деревянные, карельской березы; все остальное — хоругви, аналой, киоты — в одном стиле.
С правой и с левой стороны помещены храмовые иконы Знамения Божией Матери и преподобного Серафима чудной понетаевской работы.
В ограде расположены по числу двенадцати апостолов двенадцать небольших домиков, из которых каждый находится под покровительством того или другого апостола, а потому называется Иоанно-Богословским, Андреевским и так далее, и имеет на наружной стене, составляющей часть ограды, изображение своего покровителя.
Одна из монашеских келий в Серафимо-Знаменском скиту. Фото 2007 г. http://mposm.ru/photo/4?page2
День прославления Церковью апостола является как бы храмовым праздником домика, насельницам коего вменяется чтить своего апостола, всегда ему молиться и подражать его подвигам. Один из домиков служил общей трапезной и кухней.
В скиту могут жить только тридцать три сестры, опять же соответственно числу лет земной жизни Господа. В передней части скита, как раз посередине, у стены стоит большого размера образ Спасителя с неугасимой лампадой. Он виден почти отовсюду, и сестры должны как можно чаще сюда заглядывать, чтобы мысль их никогда не отрывалась от Небесного Жениха.
Над святыми воротами помещается звонница с прекрасным подбором небольших колоколов. Она служит вместе и наблюдательным сторожевым пунктом. Звон производится по древнеростовскому мотиву.
По углам ограды устроены четыре башни; на них укреплены вылепленные из гипса архангелы с трубами, как бы готовящиеся возвестить Пришествие Христово, о котором скитянкам постоянно надлежит помнить.
Кроме святых ворот, есть еще добавочные: с правой стороны для хозяйственных надобностей, а с левой — это небольшая «лесная калитка», названная так потому, что открывается прямо в рощу. Отсюда проложена ровная дорожка к кургану, около которого поставлено выполненное на цинке изображение преподобного Серафима, идущего с топориком и котомочкой за плечами. Его можно заметить от самой калитки, и всякий отворивший ее получает впечатление, будто Саровский подвижник направляет свои стопы в скиток. Это излюбленное место матушки и сестер, где они поверяют угоднику, как живому, все свои думы и чувства.
Внутри ограды нет других, так сказать, «черновых» построек — все это находится вне скита; сам же он, поросший сосной и березой, с цветниками по местам, при необыкновенной чистоте, является как бы земным раем и должен напоминать своим обитательницам о вожделенном рае Небесном.
Когда Комиссия по охране памятников искусства посетила скит, то была поражена высокой идеей, вложенной в него, и выдала настоятельнице особую грамоту, в которой значилось: «Серафимо-Знаменский скит по своему индивидуальному, самобытному внутреннему и внешнему устройству заслуживает особого внимания и подлежит сохранению как редкий церковный памятник».
Внутреннее устройство скита
Если так прекрасен скиток с внешней стороны, то не менее замечателен он по своему внутреннему устройству, на что, собственно, по мысли строительницы, и рассчитана вся его символика, долженствующая возводить дух насельниц к горнему. Главным же образом выработке духовного устроения сестер помогают следующие правила скитского общежития.
В скит и в храм не допускается никто из посторонних лиц, особенно мужского пола, кроме служащего священнослужителя.
Вступившие в скит прекращают всякое сношение с миром и не выезжают домой для посещения родных, а тем более для устройства каких-либо хозяйственных дел: все это должно быть покончено до поступления в скит.
В келии сестры не могут принимать никого, даже матери, для свидания же с родными — исключительно с родными — отведена комната в гостинице.
Не позволяется также сестрам ходить по чужим келиям, заводить какое бы то ни было знакомство и посещать дома мирских людей хотя бы для полевых работ, чтения по покойникам и по другим благовидным причинам. За ограду же скита, в гостиницу и на Хутор они выходят, если к тому есть необходимость, по благословению.
Во главу угла ставится нестяжательность, полное отречение от своей воли, послушание и труд на общую пользу. Во исполнение этого сестры ничего не должны считать своей собственностью, не должны иметь ни денег, ни вещей, равно как и не заниматься работой для личной выгоды.
Строго требуется во всем внешняя опрятность, аккуратность, а в келиях должна быть безусловная чистота.
Заповедуется хранить целомудрие или чистоту жизни во всех отношениях. Достигается это тщательным испытанием себя, укорением и откровением помыслов до мельчайших подробностей духовному отцу или духовной матери — словом, требуется жить с открытой душой, то есть все внутренние язвы выводить наружу, не утаивать в себе никакого греха, никакой скверны.
Каждая сестра должна всегда соблюдать молчание, особенно утром до службы и вечером после молитвы. Вообще запрещается празднословить, громко, дерзко, повышенным голосом говорить и смеяться. Предписывается:
иметь во всем выдержку, серьезность, благовоспитанность;
вырабатывать терпение: никогда не роптать на старших и на сестер, не осуждать ни пищи, ни одежды, ни келии;
носить в себе страх Божий, то есть боязнь огорчить чем-либо дурным, греховным Бога и ближнего;
всемерно стараться приобретать кротость, смирение, тихость, любовь и мир со всеми;
рекомендуется еще соблюдать следующий завет духовной матери: «Никого не обижать, все обиды прощать, себе ничего не желать, за все Богу благодарение воссылать».
Сестры обязаны неопустительно ходить в церковь, во исполнение слов Спасителя: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все (необходимое в земном существовании) приложится вам» (Мф.6:33). При таком правиле все послушания исполняются только в промежутках между службами. С первой повесткой сестры прекращают работу и идут в храм.
Кроме того, все насельницы должны постоянно творить молитву Иисусову и не расставаться с нею на послушаниях, общая же работа сопровождается тихим пением псалмов или чтением акафистов. Все это для того, чтобы непрестанно трезвиться, духовно бодрствовать и не отходить мыслями и чувствами от Спасителя.
Порядок богослужения распределяется так.
В восемь часов утра — служба 9-го часа, вечерня, повечерие с тремя канонами, чередной акафист и помянник.
Под воскресение и в указанные Уставом дни — всенощное бдение в шесть часов вечера; совершается оно также под субботы — попеременно Знамению, преподобному Серафиму и заупокойное.
В те дни, когда не бывает всенощной, совершается полунощница в двенадцать часов ночи. Служба полунощницы проходит в таком порядке. В половине двенадцатого будильницы ходят по скиту с билом и произносят нараспев у каждого домика: «Бдению время, молитве час, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас». Сестры собираются минут за десять до начала службы и сидя безмолвствуют, как бы находясь в ожидании пришествия Небесного Жениха. Когда бьют часы, они встают, зажигают свечи и поют: «Се Жених грядет в полунощи», после чего свечи гасятся и начинается правильце преподобного Серафима с поклонами, за которым следует сама полунощница.
Перед отпустом клиросные и все сестры сходятся внизу у иконы Спасителя и здесь предлагается общая исповедь по выработанной формуле, читаемая настоятельницей или же по ее назначению одной из старших монахинь.
Инокини вслух слово за словом с сокрушением исповедуют свои человеческие немощи и потом некоторое время находятся в молчании, вспоминая грехи, в коих обличает каждую совесть, и мысленно каясь в них.
Раз в неделю, по пятницам, полунощница бывает по Афонскому уставу: поется двенадцать псалмов. Все оканчивается пением: «О, пресладкий и всещедрый Иисусе». Не проронив затем ни единого слова, насельницы скита расходятся по келиям для отдыха.
В пять часов утра сестры встают, и в пять часов сорок пять минут начинаются утренние молитвы, утреня и литургия.
Помимо непременного посещения богослужения, скитянки должны исполнять следующее келейное правило:
тридцать три земных поклона в память числа лет земной жизни Спасителя,
двенадцать земных поклонов Божией Матери,
двенадцать земных поклонов преподобному Серафиму.
Читать: одну главу Евангелия, одну главу Апостола, одну кафизму, неопустительно акафист преподобному Серафиму и сто пятьдесят раз молитву « Богородице Дево, радуйся».
Трапеза бывает в следующем порядке: после литургии общий чай, в час дня — обед, в половине третьего — чай, в пять часов — ужин, после которого уже не полагается ничего вкушать и пить воды; если же необходимо принять лекарство, то только по благословению.
Довольствуясь общей трапезой, сестры не могут в келиях ни приготовлять, ни иметь чего-либо съедобного, равно как наоборот, налагать на себя самовольный пост.
В довершение всего скитянки ни при каких обстоятельствах не должны поддаваться унынию, скорби, ничем не должны расстраиваться, всегда должны поддерживать в себе свежее, бодрое, радостное настроение, что, впрочем, само собой приходит при исполнении всех вышеизложенных правил.
Радуясь о Господе, насельницы скита ту же радость должны сообщать всем окружающим и соприкасающимся с ними.
Таблица этих правил выдается каждой сестре для постоянного чтения и руководства и помещается ею в келии на видном месте.
Живя по уставу скитского общежития, каждая сестра ежедневно должна проверять себя, иначе говоря, производить испытание своей совести, уделяя этому некоторое время перед отходом ко сну, примерно вопрошая себя так:
Как провела ночь? С молитвой ли засыпала? Не мечтала ли, лежа в постели? Бодро или с леностью встала к полунощнице и утрене?
Как стояла в церкви? Со вниманием ли к чтению и пению? Не шепталась ли и не оглядывалась ли по сторонам? Не расслаблялась ли, стоя, и не роптала ли на продолжительность службы, не присаживалась ли под предлогом усталости и недомогания?
Как пела и читала: с благоговением, смирением, усердием, старанием или спешно, рассеянно, с гордостью и высоким мнением о своих способностях?
Как шла из храма Божия? Не вышла ли ранее положенного времени или конца богослужения?
Говорила ли по дороге с сестрами, делясь не святыми впечатлениями, полученными в церкви, а пересуживая недостатки, ошибки певчих, сестер, посторонних лиц и прочее?
Войдя в келию, перекрестилась ли и поблагодарила ли Господа, удостоившего тебя быть в храме? Как провела день?
В трапезной. Сидела ли, внимая чтению житий святых, или же погружена была в еду, питая себя посторонними помыслами?
Не заглядывала ли в чужую тарелку, не судила ли сестру за многоядение и не стремилась ли взять себе первый и лучший кусочек?
Не ела ли до пресыщения?
Не роптала ли на скудность и однообразие трапезы?
На молитве до и после еды благодарила ли Господа за пищу, прося Его соделывать тебя достойной получаемого?
На послушании. С усердием ли исполнила послушание ради Господа, сестер, святой обители и из любви к труду или же желала сделать скорее, больше и лучше других лишь по тщеславию, честолюбию, стараясь выказаться перед старшими?
Не ленилась ли, дорожа своим покоем и пренебрегая пользой обители?
На общих послушаниях не грешила ли празднословием, нерадением, смехом, болтливостью, раздражением, ропотом при трудных работах, укорением и зазрением сестер в лености, неумении, неуспешности в делах?
Творила ли на послушаниях молитву, избегала ли рассеянности ума или же давала простор помыслам суетным и греховным?
Пребывая в келии. Старалась ли ходить в присутствии Божием и все делать бодренным сердцем и трезвенною мыслию? Благодушно ли, с любовью и терпением обходилась с сокелейными?
Не позволяла ли себе тайноядения, чтения запрещенных светских книг, переписки и вообще чего-либо предосудительного?
Не принимала ли кого без благословения в келии и сама не ходила ли по чужим?
Не роптала ли на скудность одежды, недостаток тепла, тесноту и другие неудобства помещения?
Не приобретала ли лишних и ненужных вещей?
В положенное время занималась ли уборкой келии или допускала неаккуратность, неряшливость?
При прохождении келейного правила. Молилась ли с умилением, со вниманием ли читала Святое Евангелие, Апостол, Псалтирь, со страхом ли Божиим проходила сотницы, как бы предстоя Самому Господу, или же все это делала рассеянно, с сухостью сердца, поспешно, только формально выполняя положенное?
Не пропустила ли правила по нерадению о спасении, извиняя себя неимением свободного времени, усталостью, болезнью или оправдываясь другими занятиями якобы высшего порядка?
Наоборот, не налагала ли на себя без благословения лишних поклонов и других подвигов, давая тем место своеволию?
Каково было в течение дня общее состояние твоего сердца? Следила ли за собой или же предавалась беспорядочному течению помыслов и чувств, переносясь мыслию к прежней мирской жизни и прочему?
Не обижалась ли?
Не обижала ли кого сама?
За все ли благодарила Бога?
Одинаково ли относилась к сестрам или делала предпочтение одной перед другими, забывая, что избыток любви к одним обличает недостаток любви к другим? Не смущала ли сестер чем-либо?
Не дозволяла ли себе с ними вольного обращения, от которого погубляется в нас спасительный страх Божий?
Не предавалась ли унынию и излишней скорби? Была ли духовно бодра и радостна? Нет ли чего еще у тебя на душе?
Кроме общих правил, подлежащих непременному исполнению, сестрам рекомендуется по благословению и назначению настоятельницы каждый день недели посвящать упражнению в определенной добродетели, дабы приобрести в ней навык. Так, например, может быть такое расписание.
Понедельник — день молчания. Хранение чувств от всяких внешних впечатлений, самоуглубление, что, однако, не должно сопровождаться неприятной для окружающих замкнутостью, а благодушием во всем.
Вторник — день кротости и смирения. Ходить и стоять в храме с наклоненной головой, соблюдать во всех действиях тихость; в келии ни в чем не поступать по своему хотению, а прежде узнавать мнение и желание живущей совместно сестры; первой приходить и последней уходить с послушания; последней садиться за стол и прикасаться к трапезе; встречающимся кланяться в пояс, и, если случиться огорчить кого-либо словами или действиями, тотчас с земным поклоном просить прощения у обидевшейся.
Среда — день самоукорения. Проверить свои мысли и дела за последние дни; проходить молитву Иисусову не с окончанием «грешную», а с названиями, соответствующими совершенным погрешностям и борющим страстям; вспомнить всех сестер поименно и, определив отличительные добрые качества каждой, просить у Господа ради их святых молитв даровать и тебе преспеяние в свойственной той или иной сестре добродетели.
Четверг — день молитвы. Определить время и место для уединенной молитвы; приходить к богослужению по первой повестке; заучить на память несколько строк из Святого Евангелия, Апостола, Псалтири или же из любимого акафиста.
Пятница — день поста, сокрушения, плача! Воздерживаться от пищи, доставляющей приятность, лакомств и ужина; углубляться мыслию в крестные страдания Спасителя до такой степени, чтобы вызвать плач о своих грехах.
Суббота — день добрых дел. В свободное время, между обедней и вечерней, помочь на трапезе, кухонным, очередной по домику или сделать что-нибудь для больной, немощной и престарелой сестры; особенно прилежать молитве за благодетелей и лиц, впавших в разного рода злоключения, о которых и обители поручено молиться.
Воскресенье — день радости. Стараться сосредоточиваться на благодеяниях и милостях Божиих. Ходить с чувством благодарения и славословия Господа, перечисляя в уме отдельные факты Его земной жизни и случаи милосердия Божия из своего прошлого и настоящего; проходить четки с радостными приветствиями Спасителю, Божией Матери и святым вместо обычной молитвы о спасении и помиловании; находить слова утешения для скорбящих и унывающих сестер.
Итак, по милости Божией, Серафимо-Знаменский скит устроился. В нем поселились согласно уставу тридцать три сестры, не считая тех, которые имели послушание и помещение на Хуторе[16].
Матушка стала внимательнее следить за жизнью скитянок, часто проверяя их и показывая во всем пример строгого пустынножительства. Свою горячую любовь к Спасителю и иночеству она скоро запечатлела принятием схимы, на что решилась не по собственной воле, а по совету старцев, признавая пострижение в великий ангельский образ высокой честью для себя и считая его несовместимым с настоятельским послушанием.
Первым предложил матушке схиму любвеобильнейший схиархимандрит Гавриил[17], подвизавшийся много лет в казанских обителях; то же самое подтвердил и ученик знаменитого старца отца Илиодора, глинский духовник отец Климент, который в указанном отношении так воздействовал на матушку, что она, вернувшись от него, подала прошение митрополиту Макарию о пострижении, сильно, однако, сомневаясь в успехе своей просьбы.
Но вышло против ее ожидания. Умудренный духовным опытом Святитель написал резолюцию приблизительно такого содержания: «Приветствую доброе желание игумений Ювеналии принять схиму; что же касается времени, то его укажет Сам Господь. Постриг поручается совершить Преосвященному Арсению».
Последний, получив от матушки извещение о результате ее ходатайства, выражение митрополита Макария: «Время укажет Сам Господь» — понял в том смысле, что с пострижением можно не спешить. Того же мнения держался и друг его архимандрит Серафим[18], смотревший на схиму как на такой вид монашества, при котором должна прекращаться всякая связь с миром.
«К монаху, — говорил он, — применимы слова апостола Павла: «...для меня мир распят...» (Гал.6:14), то есть монах все равно что лежащий в дому покойник; на него смотрят, его целуют, вокруг него суетятся, но сам он ничего этого не чувствует — для него мир не существует.
Схимник же — умерший, уже погребенный в могиле, порвавший всякое, даже чисто внешнее общение с миром. К нему относится вторая половина того же изречения: «...и я для мира» (Гал.6:14). Схимника и люди должны забыть, оставить в покое, помня, что он покончил все земные расчеты».
Однако замедление со схимой повергло матушку в томительное состояние. Будучи в Зосимовой пустыни, она, проверяя себя, поведала все старцам — отцу Герману и отцу Алексию, и те, считая указанную отсрочку испытанием, советовали настойчиво добиваться пострига. Но, желая выждать такое серьезное дело и переживая горькое чувство оставленности, матушка за одной литургией усиленно молилась, прося Господа, Царицу Небесную и преподобного Серафима дать ей явное знамение. И после этого произошло нечто удивительное: как бы по особому внушению, не успев даже отдохнуть с дороги, неожиданно посетил матушку митрополит Макарий, только что возвратившийся из Тобольска, где он открывал мощи святителя Иоанна[19].
В беседе маститый Архипастырь подробно рассказывал о своих впечатлениях, полученных при прославлении новоявленного угодника, и, между прочим, сообщил, что встретил в Тобольске одного священника, которому много лет тому назад отец Иоанн Кронштадтский предсказал открытие мощей святителя Иоанна.
- Этому иерею, — заметил Владыка, — великий пастырь дал следующий совет относительно сына, когда тот, окончив Семинарию, не пожелал идти по духовному ведомству, а решил быть моряком: «Не препятствуйте его пути — нам неизвестно, где он больше угодит Богу, — на море или в священном звании».
В последних словах матушка усмотрела как бы ответ для себя. Она пала на колени перед Святителем и сказала: «И Вы, Владыка святый, не препятствуйте моему пути...» «Это Вы о схиме?» — спросил Архипастырь. — «Да, Владыка, отец Климент постоянно напоминает мне об этом в письмах, говоря, что я, неключимая раба, откладываю свое спасение». — «Ну что же, видно, и для Вас пришел час, давайте помолимся».
Вслед за этим они прошли в моленную, где Митрополит, взяв с матушки слово не оставлять настоятельского послушания, возложил обе свои руки на ее голову, произнес молитву, благословил и уехал.
В тот же день вечером Преосвященный Арсений, будучи с докладом у Владыки, получил подтверждение в том, что матушкой получено окончательное благословение на пострижение, которое и совершилось под 21 сентября 1916 года, в день памяти святителя Димитрия Ростовского.
Все доброе приносит радость, и пережитое сестрами и нами в Серафимо-Знаменском скиту сопровождалось великим духовным утешением, очевидно, потому, что вся атмосфера там была светлая и святая.
Происходит освящение скита и храма. Богослужение совершает митрополит Владимир, говорит прочувственную речь, призывает благословение Божие на новоустроенную обитель, и благодать Господня молитвами великого святителя нисходит на нее и распространяется по всем уголкам святого места, наполняя сердца сестер радостию неизглаголанною.
Освящается престол в честь равноапостольной Нины. Посторонних богомольцев нет — одни лишь скитянки да священнослужители. Церковка напоминает катакомбы, так как находится в подземелье. Тихо, благодатно здесь. Все переживают такое чувство, будто сама равноапостольная Нина и преподобный Серафим присутствуют на торжестве, и, думается, так это и было, ибо, где любовь, там и Бог... Где искреннее сердечное почитание и прославление святых угодников, где приносится чистая, отрешенная от всяких скверн молитва — там с землей соединяется Небо...
В маленьком храме Серафимо-Знаменского скита при высоком религиозном воодушевлении строительницы и сестер происходило большое привлечение и сосредоточение благодатной силы. Тут Сам Господь приосенял собранных, тут Царица Небесная умиляла сердца молящихся и особенно поющих; тут вблизи каждого, радуясь и веселясь, находился Ангел Хранитель — оттого так глубоко запечатлелось освящение этой чудной церквочки в памяти насельниц скита.
Готовится постриг матушки в схиму. Настроение скитянок такое, будто они ждут небывалого для них события. Но не грустного, как, например, при потере близкого, любимого человека, и не праздника, сопровождающегося духовным торжеством, — а события, принуждающего войти внутрь себя, внушающего строгую серьезность и молитвенное умиление.
Идет час за часом, приближается всенощное бдение, когда назначено пострижение. В ожидании этого времени Владыка Арсений, старец, уединяется в роще и в тишине, среди природы, многое переживает. Грустно ему делается, оттого что его духовная мать решается взять на себя трудный подвиг, который принудит ее оставить тех, кто так сильно нуждается в ее нравственной поддержке.
Размышляет старец и о том, насколько допустима схима для монахов, проходящих в обителях ответственное, сложное послушание, и приходит к такому заключению: в схиму можно облекаться по двум побуждениям. Одни видят в ней как бы предсмертное напутствие и принятием ее думают испросить у Господа прощения всех грехов, совершенных в монашестве. Таковые обыкновенно откладывают пострижение к концу жизни. Другие же схимой желают доказать сугубую любовь и преданность Сладчайшему Христу Спасителю и послужить Ему с еще большим усердием и ревностью, пока позволяют силы, и принимают этот великий ангельский образ в благоприятное для иноческого своего жития время, никогда не забывая, что главное для инока — внутренняя отрешенность от мира и прелестей его; что же касается послушаний, то они все спасительны.
Второе побуждение и руководило нашей матушкой. С великим духовным подъемом, с чувством несокрушимой веры и любви к Господу она распростиралась на земле — в знак полного распятия себя ради высших духовных целей.
Окружающие матушку скитянки трогательно пели постригальные стихиры. Все они стояли с зажженными свечами и плакали, но не слезами мира, идущими от скорбящего, страждущего сердца, а слезами молитвенного умиления и духовного удовлетворения, что дело спасения в их святом скиту «спеется», что они, оставившие все ради Господа, не одиноки, а впереди их, подавая собою пример, идет духовная мать, пожелавшая взять на себя высокий подвиг схимничества.
Существует связь между настроением, переживанием в дни праздников, и тем, каким бывает приготовление к ним: чем последнее усерднее, внимательнее, тем радость праздника полнее, живее.
Верхняя часть в честь иконы Божией Матери "Знамение и прп. Серафима Саровского. Фото http://mposm.ru/photo/4?page2
Например, Рождество Христово и Пасха проводятся в скиту с большим духовным подъемом и, конечно, потому, что скитянки, выдержав предварительный пост, с благоговейным трепетом, молитвой и верой встречают их.
Идет Рождественская утреня... Славится Богомладенец Христос. Светло на душе у всех сестер, и эта светлость реально осязается в храме даже в самом наполняющем его воздухе.
Наступает Святая Пасха. Тут уже бывает верх духовного веселия... Да и всякий праздник несет подвижницам радость, при этом каждый раз особенную, с определенным отпечатком, сообразно с воспоминаемым событием.
В Крещение чувствуется обновление, освящение душевных и даже телесных сил.
В Сретение сознается важность и значение всех нравственных установлений, правил и требований церковных, от исполнения коих испытываешь духовное удовлетворение; сестры же утешаются еще и тем, что живут по заветам святой обители.
В Благовещение в душе царит радость, какая бывает от получения благой вести, а так как для человечества не может быть выше и спасительней извещения, принесенного Архангелом Гавриилом Пресвятой Деве Марии, чистое сердце в этот праздник ликует более, чем когда-либо...
В Вербное Воскресение дух наш торжествует. Отчего? Идет во Иерусалим со славою Иисус Христос, и мы разделяем это величественное шествие, утешаемся прославлением Господа, подобно тому как в жизни бываем рады чести и почитанию близких нам людей. Тут же несравненно большее — возвеличивается наш Спаситель.
А что дает Вознесение? Если мы имеем друга-покровителя, защитника, не боимся опасностей, и, надеясь на поддержку его, живем спокойно, то то же самое, только в высшей степени, переживаем в этот святой праздник, когда Сам Господь, вознесшись на небо, обещал не оставлять нас, а присно пребывать с нами...
Во дни Святой Троицы душа переполняется обилием ниспосылаемых нам даров благодати; легко тогда делается на сердце, и радуешься всему доброму, святому...
В Преображение появляется жажда стать лучше, стряхнуть с себя все плохое, дурное и начать обновленную жизнь. Жаждешь этого, и Преобразившийся во славе Спаситель обвеселяет твою душу.
В Успение приходит на память мирная христианская кончина. Как она вожделенна, как хочется умереть с Богом! Думаешь так и замечаешь в себе самом водворившуюся тихость и спокойствие.
В праздник Воздвижения сила Креста Господня весьма ощущается теми, кто творит его истово, кто пред ним благоговеет, кто с ним никогда не разлучается. Таковы скитянки: с верою ограждаясь святым крестом, они всегда бодры, крепки духом и не устрашаемы никакими вражескими кознями.
В день Рождества Богородицы основание для радости дается в содержании тропаря: «Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенной: из Тебе бо возсия Солнце правды Христос Бог наш, и разрушив клятву, даде благословение, и упразднив смерть, дарова нам живот вечный».
Кто глубоко проникается значением сего праздника, тот, несомненно, и радуется.
Во Введение как никогда чувствуешь духовное наслаждение, присутствуя в храме, где от общей молитвы верующих, совершения Таинств, и особенно Божественной Евхаристии, благодать Божия бьет, так сказать, ключом. В этот день особенно познаешь величие дома Божия, распаляешься ревностью к посещению его, горишь любовию к совершаемому в нем богослужению.
Не меньше утешения приносят насельницам скита и храмовые праздники, каковыми там являются празднование в честь иконы Божией Матери «Знамение» и память преподобного Серафима.
Когда приходит день твоего Ангела, ты становишься центром внимания близких тебе людей. Незримо призирает на тебя тогда и Небесный твой покровитель. Такое положение именинника возвышает его дух, делает особенным среди окружающих.
То же настроение наблюдается в дни храмовых праздников среди добрых прихожан, когда они, будучи своего рода именинниками, духовно торжествуют.
Подобное чувство проявляют и скитянки. Нежная их любовь к Царице Небесной и преподобному Серафиму, умилительное богослужение с молебном, предварительное говение и затем принятие Святых Тайн — все это создает в сестрах такое благодатное состояние души, что они тогда уже одним своим видом напоминают светлых Ангелов, несомненно имея и в сердце Небесный свет и великое утешение. А тут еще торжество праздника усиливается от братского общения и любви, средоточием которой являются духовный отец и духовная мать. Сколько радости бывает при одних только взаимных поздравлениях!
Чтобы сделать приятное своим покровителям, сестры прилагают, кажется, все усердие. С веселыми лицами они говорят приветствия, составляют стихи, бодро, торжественно поют патриаршее многолетие, а те, в свою очередь, стараются утешить своих духовных детей пирогами и различного рода сладостями. Какая здесь трогательная любовь!
Летний теплый вечер... Матушка благословляет отслужить всенощную в роще под открытым небом, у курганчика преподобного Серафима. Здесь происходит дивное соединение поющих и молящихся с девственной природой. Последняя, как бы обрадованная таким собранием, особенно ласкает чистые души сестер, близко-близко прильнув к ним и лобзая их...
Заходящее солнце освещает восхитительным блеском пространство, где одни скитянки... Вот проносится струя тихого ветерка, приятного и живительного после дневного жара; птички то замолкнут, то запоют — и в какой момент! Когда особенно нужно молиться — во время «Хвалите имя Господне» или же великого славословия. Сливаясь с хором сестер, пернатые усиливают молитвенное чувство, вознося душу ко Господу — Премудрому Строителю Вселенной.
Ах, как благодатны эти всенощные под открытым небом в святом скиточке, сколько утешения и радости приносят они обитательницам его!
Скоро полночь. В соседней деревне еще не спят: оттуда доносятся крики гуляющих, пение, игра на гармонике...
Часы бьют двенадцать... Вслед за этим в скиту раздается благовест нежно звучащего колокола, призывающего насельниц в храм к полунощнице...
Какой страшный контраст чувствуется тогда между во зле лежащим миром и святым уголком! Там идет угождение сатане, сопровождаемое пляской, визгами и всякой скверной, — здесь совершается смиренное служение Господу молитвой, удивительным духовным пением, со слезами и душевной чистотой... Там, среди веселья и разгула, в дружеской на вид компании, в сердцах людей кипит взаимная вражда, злоба, зависть, человеконенавистничество; в этом же благодатном собрании при святом молитвенном единении происходит как раз обратное: заглаждение, уничтожение всяких злых чувств...
Нужно быть свидетелем скитской полунощницы, чтобы восчувствовать всю ее нравственную высоту и пользу для инокинь. Последние после отпуста сходятся у чтимой иконы Спасителя и тут глубоко каются во всех своих немощах, грехах по следующей исповедной формуле, читаемой духовной матерью:
Спаситель мой! Тебе я обещалась посвятить всю свою жизнь, наполнить всю мою душу любовью к Тебе Одному! Проверяю свое сердце и «виновной себя представляю».
Я грешна маловерием, духовным бесчувствием, расслаблением в посте и молитве, неблагоговением к святыне, неимением страха Божия...
Мне хотелось, чтобы никто и ничто не стояло на пути моего шествия к Тебе, о Христе! Спрашиваю теперь себя: так ли это, и замечаю, что многое возобладало мной — и пища, и одежда, и тепло, и удобства жизни, привязанности и всякая страсть...
Возлюбив Тебя, Господи, я думала свято любить моих ближних, а посмотрю на себя и вижу, как я горда, самолюбива, обидчива, завистлива и ревнива, раздражительна и прочее-прочее (тут можно перечислить и другие грехи). А сколько у меня ропота, нетерпения, осуждения и всякого недоброжелательства к людям!
Прости же, Боже, все мои согрешения, просвети мой ум светом Твоего разума, укрепи мою дряблую, слабую, всегда склоняющуюся ко злу волю, очисти мое страстное сердце, вдохни в него стремление к чистоте, целомудрию, смирению, кротости, тихости, незлобию, простоте, а наипаче наполни любовью к Тебе, о пресладкий мой Иисусе, да во веки пребуду с Тобою. Аминь.
Служба этим не оканчивается: сестры затем испрашивают друг у друга прощения, кланяются друг другу в ноги, примиряются и, пропев в конце всего умилительный гимн «О, пресладкий и всещедрый Иисусе!» — молча расходятся по келиям.
Как вы думаете, не создают ли такая ночная молитва и христианское всепрощение в душах скитянок светлого рая? Да, несомненно создают.
Если там, за оградой, скажем еще раз, люди объединяются на почве грубочувственного дикого веселья, за которым кроется разобщение, вражда и ненависть, то тут, во святом уголке, сестры с каждой полунощницей становятся лучше, крепнут во взаимной любви, нося в сердцах мир и тихую благодатную радость...
Наступает день. Скитянки на послушаниях. Одни из них работают поодиночке: кто в саду, кто при пчелах, кто очищает рощу от сухого листа, — другие совместно носят траву, сушат сено, пасут коров, возделывают огороды.
Всем заповедано непрестанно творить молитву Иисусову, петь псалмы, читать акафисты, и они ненарушимо, свято исполняют это правило: трудятся и молятся.
Всякая работа приносит утомление, а с ним нередко поднимается ропот, является дурное настроение духа.
Посмотрите на мирских людей: как часто свои занятия они сопровождают раздражительностью, гневом, особенно при затруднениях и неудачах. Не то во святом скиточке. Тут то же дело при молитве кажется сестрам более легким, и усталость рождает не досадное состояние духа, не расслабленность, а здоровый сон, тихий покой. С Богом они поработают, с Богом, веселые и довольные, оканчивают свои послушания.
Даже во дни всенародных бедствий наши скитянки не оставались без утешения и Небесного покровительства.
Голод. Трудно достать хлеб. Многие в поисках его предпринимают поездки на сторону, с опасностью даже для жизни. Устав скитский не позволяет насельницам отлучаться из обители ни по какой причине; строгая матушка велит сестрам молиться и ожидать помощи свыше.
Малодушные, однако, не выдерживают и, страшась голода, отправляются разыскивать пропитание, но дорогой теряют все, что приобрели с большим трудом. В слезах возвращаются они в святой уголок, где в их отсутствие происходит нечто чудесное: находятся добрые люди, которые делятся с молитвенницами своими пайками.
Случается и тайная милостыня: выйдут, например, привратницы утром, отворят святые ворота и найдут около них один-другой мешочек муки. Радостные, несут они неожиданное подаяние на общую потребу, славя Щедродателя Бога, Миродательницу Владычицу мира, своего покровителя преподобного Серафима, молясь усердно за благотворителей.
Пока Господь по Своему Всеблагому Промыслу хранил святой скиток, насельницы его в трудных обстоятельствах всегда чувствовали Божественную помощь. Были моменты, когда совсем надвигалась гроза, но Невидимая Рука отводила опасность, и в скиту на более или менее продолжительное время водворялось спокойствие.
Источник: Арсений (Жадановский), еп. Воспоминания. М.: Издательство Православного Свято-Тихоновского Богословского института; Братство во имя Всемилостивого Спаса, 1995. С. 118-137.
http://true-orthodox.narod.ru/library/book/Arseny/memory/7_famar.html
Фото: http://www.pravmir.ru/k-stoletiyu-obrazovaniya-serafimo-znamenskogo-skita-vash-xram-k-bogu-zovet/
Примечания:
[12] Почитание преподобного Серафима выразилось также в том, что заботами игумении Ювеналии в храме Воскресения Христова при Покровской общине сестер милосердия был устроен и 26 мая 1909 года освящен придел во имя преподобного Серафима Саровского.
[13] Оптинский старец иеросхимонах Анатолий (Потапов).
[14] На торжество закладки Серафимо-Знаменского скита прибыл из Москвы настоятель Знаменского монастыря архимандрит Модест, который совершил молебствие с водоосвящением. Первый камень в основание скита положила его основательница игумения Ювеналия.
[15] Вероятно, речь идет о преподобномученице Великой княгине Елисавете Феодоровне.
[16] Главным деланием сестер Серафимо-Знаменского скита была молитва, от житейских попечений они были свободны. О них заботилась устроенная для этого поблизости небольшая женская община, сестры которой назывались «скотницами».
[17] Старец схиархимандрит Гавриил (Зырянов; †1915). (преподобный Гавриил Седмиезерный)
[18] Архимандрит Серафим (Звездинский), впоследствии епископ Дмитровский.
[19] Прославление святителя Иоанна, митрополита Тобольского, совершилось 10 июня 1916 года.
