В занятой неприятелем столице На Рождественке происходило то же, что творилось и везде на московских улицах. Разбив Святые врата, французы во главе с одним из наполеоновских генералов (точно не известно, кто это был) ворвались в обитель. Они требовали от монахинь отдать им монастырские ценности, но ничего не добились «и довольствовались тем, что разбили монашеские сундуки и поснимали серебряные венчики с икон»24. Как мы уже говорили, игумения Эсфирь не благословила снимать ризы, испокон веков украшавшие монастырские иконы, – свидетельство любви и усердия благотворителей обители и тех многих людей, что получили помощь Свыше, прибегая с молитвой к изображенным на иконе святым чудотворцам. Возможно, риза чудотворной иконы святителя Николая была одной из самых ценных в обители. Она привлекла внимание какого-то французского солдата. Пока остальные пытались узнать что-либо о монастырских ценностях, дерзкий иноплеменник бросился срывать с иконы ее богатый оклад, но, коснувшись образа, поранился так, что не мог двинуться с места. Его на руках вынесли из храма. На грабителей напал ужас, и они выбежали из церкви. С тех пор на иконе святителя остался след неприятельского оружия. Где сейчас находится чудотворный образ – неизвестно.
Занявшие обитель французы после столь грозного знамения Божия не посмели далее разорять монастырские храмы и причинять вред насельницам монастыря. Они не трогали тех, кто скрывался от неприятеля на монастырской территории. Многие москвичи спаслись от смерти в стенах древней обители заступничеством святителя и чудотворца Николая. А за монастырской оградой каждый день творилась расправа и совершались расстрелы неповинных людей. В трапезной палате Богородице-Рождественского собора оккупанты устроили конюшню. Но святые алтари и образа оставались неприкосновенными. В храме святителя Иоанна Златоуста продолжало совершаться богослужение. Совершал службы монастырский священник Александр Васильев25. В опустевших монашеских келлиях поселился французский генерал. Каждый день из монастыря обосновавшиеся в нем солдаты отправлялись за добычей и приносили в мешках награбленное. В одной из келлий была оборудована кузница, где все золотые и серебряные вещи переплавлялись в слитки. Увлеченно работая, французы весело распевали песни. «Как разведут огонь, мы смотрим и горюем, что русское добро погибает, – вспоминали монахини»26. Ежедневные походы становились все менее удачными. Лавки и склады были уже дочиста разграблены, и солдаты нередко возвращались с пустыми руками. Тогда они шли к монахиням, жестами показывая, что хотят есть, хотя их голодные глаза были красноречивее жестов. «Кто что готовил, даст им, – рассказывали монахини, – потому ведь, захотят, так сами возьмут; опять же жаль их, сердечных, не умирать же им голодной смертью, а шли ведь они на нас не по своей воле»27. 
Это чисто русское: «жаль их, сердечных» – свидетельствует о высоте и красоте духовной жизни Богородице-Рождественских монахинь. Они сожалели «о русском добре», но отдавали последний кусок хлеба, чтобы накормить голодного врага. Они имели милующее сердце, исполненное любви ко всякому созданию Божию. Всеобъемлющая любовь есть плод духовной жизни, борьбы со страстями и созидания в душе Царства Божия, начинающегося еще здесь, на земле, «внутри нас»28, которое ничто внешнее, никакие лишения и потрясения не в силах разрушить. Смиренные, хранившие в своих душах веру и любовь, монахини оказались сильнее вооруженных людей, считавших себя победителями, но бывших уже побежденными силой народного духа. Через несколько дней после вступления в Москву, 5 сентября (в тот самый день, когда Богородице-Рождественский монастырь был спасен от поругания и разграбления заступничеством святителя Николая и своей Небесной Игумении), предводитель «непобедимой армии» вызвал к себе оставшегося в Москве генерала И.В. Тутолмина, начальника московского Воспитательного дома, где проживали сотни сирот, и попросил: «Напишите императору Александру, которого я уважаю по-прежнему, что я хочу мира»29.
Удивителен тон просьбы и слова об уважении к русскому императору, чего менее всего можно было бы ожидать от Наполеона. Видимо, уже тогда он понимал, что не он управляет ходом войны. В этой странной стране он с особой силой ощутил, что ему не на кого положиться, не у кого попросить помощи. У него не было того, что имел любой из русских людей, – упования на Бога и помощь братьев во Христе, которые, по слову графа Ростопчина, «одному Богу веруют, одному царю служат, одним Крестом молятся, все братья родные»30. Перед лицом этого непостижимого для западного индивидуализма единства умному и проницательному Наполеону в какой-то миг открылась истина. Он понял, что построенная им грандиозная пирамида власти и могущества не что иное, как карточный домик, который рухнет, как только придут в движение те могущественные Божественные силы, которые простерли над этой загадочной страной свой незримый покров. Положение Наполеона мог спасти лишь ответ из Зимнего Дворца: если бы русский император согласился на мирные переговоры, взятие Москвы было бы внешне похоже на триумф Бонапарта. Но ответа не последовало ни на первое, ни на второе письмо Наполеона к Александру I. Французский император ждал, задержавшись в столице на целых 36 дней, и видел, как без боя гибнет деморализованная и вышедшая из подчинения своим генералам «непобедимая армия». Он отправил своего посланника, графа Лористона, в Ставку русского Главнокомандующего, но этим тем более ничего не добился. Оставаться в Москве дольше значило совершенно погубить армию.
Варварский приказ Слух о том, что Наполеон покидает Москву, разнесся по городу уже в начале октября. Вновь запылали пожары. Никогда не делавший, по его собственным словам, бесполезных вещей31, Наполеон в бессильной злобе отдал «самый варварский»32, по выражению его же подчиненных, совершенно бесполезный приказ: по оставлении Москвы взорвать Кремль, собор Василия Блаженного, который в силу своего невежества в вопросах веры назвал мечетью, и заранее сжечь сохранившиеся крупные здания33. Узнав о приказе, в Кремле скрылись русские патриоты, оставшиеся безымянными и сумевшие, рискуя жизнью, потушить большинство фитилей. Пошедший внезапно дождь помог им. «Исполняя приказ, французы пытались поджечь и Рождественский монастырь. Но солома оказалась отсыревшей, и свечи догорели, не причинив вреда»34. По Промыслу Божию обитель была сохранена. 
У солдат наполеоновской армии были все основания назвать приказ Наполеона варварским. Занимаясь грабежами, святотатствуя и кощунствуя, они все же ощущали в стенах московских храмов незримое присутствие Того, в Кого их учили не веровать «просветители» и в Кого веровали русские люди, беззаветно любившие свое отечество. Величественные стены храмов и обителей, Кремль и его древние соборы слились в сознании пришельцев с представлениями о Русской земле и ее удивительном народе: величественная красота дома Божия отражала величие духа русских людей. Бесполезно взрывать стены, если невозможно истребить дух – созидающую силу веры и любви о Господе.
24. Толычева Т. Рассказы очевидцев о двенадцатом годе. С. 123.
25. Сорок сороков: Краткая иллюстрированная история всех московских храмов / Сост. П.Г. Паламарчук. Т. 1: Кремль и монастыри. М.: Астрель; АСТ, 2004. С. 209; Москва Православная. М: ИНТО, 2003. С. 152.
26. Толычева Т. Указ. соч. С. 124.
27. Толычева Т. Указ. соч. С. 124.
28. Лк. 17, 21.
29. Яковлев А.И. Отечественная война 1812 года.М.: Православный паломник, 2004. С. 115.
30. Муравьев В. Б. Святая дорога. С. 168.
31. Известны слова, сказанные Наполеоном: «Я никогда не делаю бесполезных вещей» // Яковлев А. И. Отечественная война 1812 года.С. 114–115. 32. Яковлев А.И. Указ. соч. С. 115. 33. Муравьев В.Б. Указ. соч. С. 180.
34. Толычева Т. Рассказы очевидцев о двенадцатом годе. С. 136.
