Петровская эпоха, которую никак нельзя назвать благоприятной для монастырей и монашествующих, завершилась в 1725 году кончиной государя Петра I, названного историками Великим. 
В его правление сформировались и утвердились многие чуждые русской жизни правила и обычаи. Возможно, пережив бурный период своей молодости, Петр I и сам мыслил о том, чтобы «взять» из европейской жизни и обихода лишь лучшее – образование, технические и научные достижения и прочее, но на деле вышло иначе. «Через "прорубленное в Европу окно" в Россию ворвался "юго-западный ветер"»1. И этот ветер своим знойным дыханием иссушал многое истинно русское и православное, подчас сводя на нет действительную пользу от европейских достижений.
B тот период, когда русские обычаи и нравы, язык и одежда стали столь резко изменяться, оставались еще на Руси островки, где (несмотря на старание Петра преобразовать и их) всё, по существу, оставалось неизменным – таким, каким и было испокон веков. Такими тихими пристанями среди волнующегося житейского моря являлись древние русские обители. Нигде в исторических трудах не упоминается о том, что Богородице-Рождественский монастырь в царствование Петра I каким-либо образом пострадал, был притесняем или связан какими-либо обязательствами, как то было с другими монастырями. Например, в 1692 году братия Донского монастыря была вынуждена отправить монастырские запасы хорошо просушенной древесины, предназначавшейся для иконостаса, на строительство кораблей. От обители требовали поставок различных материалов на нужды государства. В 1701 году монастырская братия обязывалась построить, оснастить и вооружить полкорабля, что требовало больших по тем временам затрат (более трех тысяч рублей). Другая половина затрат была возложена на Троице-Сергиеву Лавру.
Можно предположить, что государь все же не забыл о том, что его державный отец чтил «княжий» монастырь, пожаловав его царской грамотой. Даже властная рука Петра подчас не могла не остановиться там, где действовала благодать и сила Божия, которая «совершается в немощи»2 и заключает в себе всеобъемлющую Божественную любовь. Тому имелось, например, такое историческое свидетельство. Еще в начале своего царствования Петр приехал в Смоленск для казни стрельцов. Когда казнимые были уже подведены к плахе, неожиданно из толпы народа к ногам раздраженного государя с громким воплем о помиловании бросилась игумения Смоленского девичьего монастыря Марфа. Это неожиданное зрелище так поразило царя, что он подал знак остановить казнь, и вскоре милость восторжествовала над гневом. Петр почувствовал сладость прощения и в благодарность Марфе приказал, чтоб она требовала от него, чего пожелает, что он готов все исполнить. Благочестивая старица попросила построить в обители каменную церковь вместо деревянной, и просьба ее была исполнена3.
Этот эпизод в немногих словах определяет то значение, которое может иметь для мирян монашество вообще и женское монашество – в частности. Это – «свет мира»4, свет жертвенной любви и добродетели. Монашеский путь – это путь к Богу и духовному совершенству, в котором сердце служителя Господня постепенно становится «истинно милующим»5. В монастырской ризнице и в ХVIII столетии хранились уникальные предметы церковного обихода, свидетельствовавшие о том, что благотворители и жертвователи не оставляли святую обитель даже в самые сложные периоды русской истории.
Что во все времена привлекало и до сих пор привлекает в обитель людей, желающих ей благодетельствовать? Причин может быть множество, но главная из них – дух любви и истинной молитвы, царящий в монастыре. Среди вещей, хранившихся в монастырской ризнице, было Евангелие, напечатанное в 1735 году, в серебряном вызолоченном окладе, украшенном жемчугом и драгоценными камнями. Его пожертвовал в обитель стольник Феодор Яковлевич Собакин, как то следовало из надписи. Надпись на серебряном кадиле гласила: «Сие кадило дали вкладу в дом Рождества Пречистыя Богородицы в девичий монастырь, что у Трубы на Рождественке, окольничий князь Иван да стольник князь Александр Ивановичи Лобановы-Ростовские по своих родителях». Парчевые ризы, по преданию, присланы в 1740 году императрицей Анной Иоанновной, по случаю рождения Ивана Антоновича6. Во время правления Екатерины II жизнь русских монастырей была строго регламентирована и «упорядочена» согласно понятиям светского общества и греховного мира. «Лишние» с точки зрения императрицы и ее приближенных монастырские имения были отобраны в государственную казну.
По решению комиссии, учрежденной Екатериной, духовенству было положено жалования 365 тысяч рублей в год. Из этой суммы на Петербургскую, Московскую и Новгородскую кафедры с соборами приходилось 39 000 рублей, на 8 второклассных кафедр – 5000, на 15 третьеклас-сных – по 4332 рублей, на 22 некафедральных собора 2530 рублей, на Троице-Сергиеву Лавру и все мужские монастыри 174 000 рублей. О женских монастырях не упоминалось вообще. Введением штатов монастырям был нанесен сокрушительный удар, так как большая часть из них, не имея средств к существованию, должна была закрыться. Из 954 ранее существовавших монастырей осталось двести – лишь пятая часть всех русских монастырей, существовавших до екатерининской реформы.
О таком продолжении своих реформ не мечтал даже Петр Великий. Этот жесткий, а где-то даже и жестокий натиск на монастыри дал государству три миллиона годового дохода, но большая часть монастырских имений была подарена Екатериной фаворитам, так что государство получило от их изъятия лишь малую пользу. Монастырские имения веками складывались из пожертвований благочестивых людей. Большая часть из них была дана в обители по духовным завещаниям за молитвы об упокоении души усопшего. Знатные особы, создавая монастырь на своей земле, снабжали его всем необходимым для существования монашествующих, желая, чтобы об устроителе и роде его здесь возносилась усердная молитва, пока он жив, а по кончине его, когда прах его упокоится в стенах той обители, – до всеобщего воскресения мертвых. Введением монастырских штатов была нарушена последняя воля усопших: усердные жертвы Церкви были отобраны на цели мира, а само поминовение душ усопших уже не могло продолжаться из-за упразднения самих обителей.
Богородице-Рождественская обитель была причислена ко второму классу и продолжала существовать, выдержав и это испытание. Лампада, возжженная куликовскими вдовами на святом месте, не должна была угаснуть. Княжий монастырь существовал усердием своих жертвователей и вкладами своих именитых насельниц. Монастырь оставался штатным. В штатном монастыре сестры должны были обеспечивать себя сами: это не требовало лишних затрат для обители, но стоило немалых усилий для живущих в ней. Трудности были не столько материального, сколько духовного плана. Отрекшейся от мира инокине приходилось то и дело сообщаться с миром и мирскими людьми «нужды ради». Частое общение с мирскими людьми разрушительно действовало на доброе монашеское устроение сестер, лишая их душевного мира и сосредоточенности на внутреннем духовном делании. Нужно заметить, что немалое число сестер обители происходило из именитых и богатых семей. Они могли устроить свою жизнь так, чтобы совершенно не выходить за ограду. Благодаря их вкладам обитель, несмотря на трудности, не только продолжала существовать, но даже украшалась новыми храмами и строениями. В храме святителя Иоанна Златоуста в 1792 году вновь отстроен придел во имя святителя Николая Чудотворца, по некоторым сведениям существовавший там с конца XVII века, сюда же была перенесена и чудотворная икона святителя, хранившаяся в монастыре. В конце XVIII века были перестроены стены и башни монастырской ограды.
Монастырская ограда не только защищает обитель от внешних нападений, но имеет и духовное значение. Первое, что видит паломник, идущий на богомолье и приближающийся к монастырю, – это его ограда, Святые врата и крест над входом в обитель. Глядя на монастырские стены, входящий понимает: это особенное, огражденное и освященное место. За этими стенами царит иной мир, здесь иные люди (иноки или инокини), живут по иным законам. В духовном смысле ограда – это образ отделения обители и удаления живущих в ней от суетного мира и его соблазнов. В ограде насажден Божий сад: это еще не сам рай, но образ рая, восхождение к Царству Живого Бога, предначатие вечной жизни. Шествуя узким, «огражденным» путем, претерпевая и преодолевая трудности этого шествия, «божеcтвенно живyщий»7 предвкушает уже здесь, на земле, будущее блаженство праведных. И все же спасают не столько каменные стены, сколько добрая, праведная жизнь насельников и насельниц обителей.
Жизнь по заповедям Божиим истинно монашествующих является лучшим ограждением не только их обителей, но и городов и сел, и всякого места. Такая жизнь протекает в молитве, трезвении (внимании к своей внутренней жизни, борьбе со страстями) и труде, которым выражается отношение подвизающихся к внешнему миру и которым этот мир преображается и изменяется к лучшему. «Труд внутреннего внимания (духовное самовоспитание) и труд внешний (соприкосновение с внешним миром) – это вещи хоть и разные, но взаимосвязанные. Первый действует в "малом мире" (внутри человека), а второй во внешнем мире»8. Живущие в монастырских стенах по опыту своему знают, что «они сильны и ограждены только тогда, когда помнят о цели своего вступления в монастырь, что аще не Господь созиждет дом добродетелей, всуе труждаемся: душу же покрывающу, никтоже наш разорит град»9.
1. Николаев Б., прот. Храм и Церковь в наши дни. М.: Богородице-Рождественский ставропигиальный женский монастырь; Синтагма, 1997. С. 22. 2.
2 Кор. 12, 9.
3. Отечественные Записки Свиньина, № 76 (август 1826). С. 271–272.
4. Мф. 5, 14.
5. Исаак Сирин, прп. М.: Правило веры, 1993. С. 205-206.
6. Токмаков И.Ф. Краткий исторический очерк Московского Рождественского девичьего монастыря. М.: Типография общества распространения полезных книг, 1881. С. 12.
7. «Божественно живущий» – живущий в Боге, с Богом, исполняя заповеди и волю Божию (Антифон 3, глас 2, в Неделю утра // Октоих. Гласы 1–4).
8. Николаев Б., прот. Духовная жизнь как предначатие жизни вечной. М.: Изд. Богородице-Рождественского ставропигиального женского монастыря, 2002. С. 79.
9. «Если не Господь воздвигнет дом добродетелей, то мы напрасно трудимся: если же Он (Бог) покрывает (сохраняет от зла) душу, то никто не может разорить наш город» (Антифон 2, глас 3, в Неделю утра). 
