Отец Борис, каким мы его знали
29 декабря 2015 года исполняется ровно десять лет со дня блаженной кончины духовника нашей обители протоиерея Бориса Николаева (1915-2005). Не только в связи с памятной датой, но и каждый день жизни мы вспоминаем батюшку, чувствуем, что он жив у Господа, ежедневно ощущаем его помощь. Хотелось бы поделиться нашими воспоминаниями с читающими эти строки…
Отец Борис был для каждого из нас истинным духовным отцом. Он не разделял своих чад, как и людей вообще, на категории «хороших» и «плохих», потому что глубоко понимал слабость и склонность человека ко всякому греху. Он не пытался избавиться от тех, кого окружающие люди считали «плохими», недостойными, приносящими ему страдания или вред. Наверное, поэтому батюшка не отказался принять и нас, хотя ему было с нами нелегко. Зачастую мы не умели его слушать и не понимали многого из того, что он желал донести до наших сердец. Когда мы сокрушались по этому поводу, батюшка утешал нас: «Все равно я обязан вам все это сказать: может быть, вы сейчас недопонимаете, но вспомните и поймете впоследствии, по мере духовного возрастания, когда в этом будет необходимость».
Батюшка умел, как никто другой, вдохновить, отогнать уныние, затеплить в сердце надежду. Слова и духовный настрой отца Бориса были созвучны учению святителя Иоанна Златоуста, творения которого батюшка очень любил.
Как духовник отец Борис мог быть как снисходительным, так и строгим, при необходимости мог отругать, но никогда не говорил согрешившей: «Как же ты могла такое сделать?!» Батюшка увещевал: «Ну что, упала? Вставай, доченька!» И прибавлял с искренним сокрушением: «И сам я в этом отношении никуда не гожусь». Подтверждая свои слова свидетельствами из Священного Писания и творений святых отцов, которые он прекрасно знал, батюшка смиренно рассказывал о собственных ошибках, о том, как он их исправлял, потом ненавязчиво давал совет, что именно может сделать его духовное чадо. Это было слово любви, сказанное от опыта.
Считаю великой милостью Божией и настоящим чудом то, что Господь послал нашей обители такого духовника, как протоиерей Борис. Задолго до встречи с батюшкой мне указал на него протоиерей Вениамин Румянцев – священнослужитель высокой духовной жизни. Тогда я находилась в Пюхтицах и не представляла, где буду искать незнакомого священника, живущего в далеком селе под Псковом. И в самом-то Пскове я никогда не бывала! Но, по Промыслу Божию, мы встретились в Москве, где Святейший Патриарх благословил нас, пюхтицких сестер, восстанавливать монастырь.
Сначала Господь привел в обитель глубоко верующего и доброго человека, который, по благословению своего духовного отца протоиерея Николая Гурьянова, стал оказывать монастырю постоянную помощь. Как-то он рассказал, что, приезжая к духовнику, посещает также и отца Бориса Николаева. Оба старца были близки во Христе и друг у друга исповедовались. Протоиерей Николай однажды сказал духовному сыну про отца Бориса: «Ты даже представить не можешь, какой это великий старец!»
Несмотря на преклонный возраст и подорванное здоровье, протоиерей Борис никогда себя не жалел. Он трудился в храме и по дому, возделывал огород. Но годы брали свое. Благодетель нашей обители помогал ему по хозяйству, в деревенских трудах, привозил из Москвы лекарства и продукты. Но, самое главное, он был душой расположен к батюшке, искренне его любил, и отец Борис взаимно любил его и за него молился. Я попросила узнать, был ли у отца Бориса друг протоиерей Вениамин Румянцев. Оказалось, что был, и это именно тот отец Борис, на которого указал протоиерей Вениамин. Тогда я передала батюшке, что мы всегда будем рады видеть его в нашей обители.
Помню, была зима 1994 года. К тому времени мы переселились из нашего первого жилища – кладовки рядом с кафе, в одно из частично освобожденных монастырских помещений. В зданиях обители располагались различные организации, жилые квартиры, действовала кафедра института. Обстановка была неспокойная. Первые насельницы подчас ощущали холод не только зимний, но и духовный, хотя, за молитвы всех наших наставников, Господь поддерживал и не оставлял обитель Своей милостью. Как раз в это время наш благодетель сказал, что пригласил к себе отца Бориса. Батюшка болел двусторонним воспалением легких и не мог вылечиться в деревне без медицинской помощи, живя в ветхом, холодном доме. Зная условия жизни нашего благодетеля, которые были более чем скромными (ради батюшки он пошел на жертву), я предложила, чтобы отец Борис остановился в нашей обители. И батюшка принял мое предложение.
Когда мы поехали встречать отца Бориса на вокзал, я думала о многом. Ведь батюшка – самый настоящий исповедник, пострадавший за веру, потерявший здоровье в тюрьмах и лагере, у него позади – богатая событиями, но такая скорбная и трудная жизнь! И сейчас он ехал в Москву совершенно больной. Так хотелось ему чем-то помочь! Но оказалось, что он сам стал опорой для обители, молитвенником за всех нас.
Я увидела старца лет около восьмидесяти, скромно одетого. Шапка-ушанка, старомодные пальто и сапоги. Проницательный взгляд несколько поверх очков с толстыми линзами, старческие седины, низкий, спокойный голос. Какое-то удивительное духовное благородство и спокойствие в чертах лица, во всем облике, поведении, говоривших о большом опыте жизни и полной преданности в волю Божию. Все узнавали в батюшке священнослужителя, пастыря. И это был действительно добрый пастырь, полагавший душу за овец. Когда он приехал в Москву, то думал не о себе, не о болезни и лечении, а о том, как бы не обременить и не стеснить других людей. Это был чуткий и немного застенчивый человек с очень плохим зрением, который, несмотря ни на что, не считал себя инвалидом и не требовал от других какого-то особого отношения, заботы. Напротив, он сам заботился обо всех окружающих. Мы часто слышали от него: «Доченька, как ты себя чувствуешь? Ты не устала? Я тебя не отвлекаю от послушания?»
А как он молился за каждую из нас! Бывало, сестра говорила ему о какой-либо своей проблеме, просила молитв. Батюшка усердно молился, проблема разрешалась, и сестра уже о ней не вспоминала и, к сожалению, забывала поблагодарить Бога. А духовный отец продолжал помнить о ее трудностях, беспокоиться, молиться. Встречая эту сестру, батюшка с большим сочувствием спрашивал: «Ну что, доченька? Как твои дела? Как… (и отец Борис называл конкретные обстоятельства, о благополучном разрешении которых молился)» Становилось стыдно за свою нечуткость и неблагодарность.
Батюшка никогда не навязывал своего мнения и не предлагал совета, не будучи спрошенным, полагаясь во всем на Бога. Он хорошо знал цену молчания в духовной жизни и понимал силу слова, которым можно вдохновить и подвигнуть человека на лучшее, а можно ранить и убить. Но, если того требовали обстоятельства, он мог сказать нелицеприятную правду, но сделать это с болью и любовью, так что его слово не ранило, а исцеляло. 
Батюшке были присущи искренность и духовная мудрость, пламенное стремление к Богу и глубокая рассудительность, пастырская ревность и снисходительность к человеческим немощам. И, наконец, это был человек благодарный. Он до последних мгновений жизни помнил даже самое малое добро, сделанное ему много лет назад, постоянно благодарил Бога и всегда молился за благодетелей, и не только за них, но и за врагов, чтобы Господь простил их и не вменил бы им греха.
Большое значение в духовном становлении будущего пастыря имел Иоанновский женский монастырь во Пскове. Бабушка отца Бориса, Мария Герасимовна Карпова, была благодетельницей обители и водила маленького Борю в монастырский храм причащаться. Отец Борис всю жизнь вспоминал любовь, мирность, доброту сестер Иоанновского монастыря. Его духовная мать монахиня Людмила – строгая подвижница и талантливый регент – также была насельницей этой обители, но, после ее закрытия, оказалась на приходе. Именно она дала Борису первые уроки церковного пения и духовной жизни. И супруга батюшки, матушка Мария, была близка по духу Иоанновским сестрам.
Батюшка ехал к нам в монастырь как паломник, чувствуя святость места, посвященного Божией Матери, и своим примером учил и нас благоговению к святыне. Отец Борис стремился выразить благодарность Царице Небесной, Которая спасла его жизнь в лагерном заключении, сделать что-то доброе для Ее монастыря, в память о тех праведницах, которых он знал и чтил. Впоследствии он говорил: «Бурные волны житейского моря долго кружили меня по жизни, и, под конец ее, по воле Божией, я оказался там же, откуда и начал свой путь – в женском монастыре... Господь вернул меня на духовную родину, чтобы я смог передать сестрам возрождающейся обители то, что сам получил от праведниц, которых имел счастье знать».
…Мы пригласили к батюшке врачей, и, насколько было в наших возможностях, позаботились о его лечении. По милости Божией, отец Борис стал понемногу поправляться. Впоследствии он приезжал еще несколько раз на лечение. В один из приездов батюшке делали операцию на глаз, который почти перестал видеть. После операции и до конца жизни батюшка, к удивлению врачей, смог не только читать, но и писать, а также серьезно готовиться к беседам по аскетике и Священному Писанию, которые он проводил с сестрами. Это чудо произошло, потому что добрый пастырь жил не для себя, но для Бога и ближних.
Видя жизнь отца Бориса, его беспрекословное послушание, смирение и безропотное терпение, чувствуя его мирное состояние и любовь, мы начали обращаться к нему с различными вопросами, на которые батюшка с готовностью отвечал, а, самое главное, молился. Он не считал себя старцем, хотя каждая из нас, знавших его, могла бы засвидетельствовать о прозорливости батюшки, его молитвенной помощи в разных обстоятельствах, даре утешения и совета. Но батюшка просил, чтобы из него не делали старца, называя себя «обыкновенным, нормальным православным священником». Отец Борис как огня боялся и избегал славы.
Батюшка всегда давал ответы, помолившись и прислушиваясь к своей совести. Он не был из тех наставников, которые ласкают слух, в его ответах не присутствовали лесть и человекоугодие. Решения, которые он предлагал, как показывал опыт, всегда были мудрыми, наиболее правильными и приемлемыми для нас. Но ответы отца Бориса зачастую нельзя было назвать стандартными, потому что он руководствовался не человеческой, а духовной логикой и провидел дальнейший ход событий.
Так, в первые годы возрождения обители, при виде подвергавшихся поруганию святынь, логичнее было бы применить метод «сильной руки», отвоевывая храмы и здания. Но батюшка благословил действовать в духе мира и христианской любви, «вооружиться» молитвой, терпением, и это оказалось более действенным.
Нужно было созидать и главное – внутреннюю жизнь обители, и я искала духовного наставника. Батюшка дал мне ценный совет, сказав, духовник должен быть непременно один для всех насельниц, и его служение должно проходить в соработничестве и духовном единстве с игуменией, которая возглавляет монастырь. Но как можно было исполнить совет, когда практически у каждой сестры был свой духовник? Это были достойные пастыри, но каждый видел ситуацию со стороны, в некоторых случаях – «глазами» своего духовного чада, что вполне естественно. Трудно было также сказать, насколько чада правильно понимают и слушаются своих наставников. О правильном же отношении к игумении в то время было трудно говорить. Сестры, пришедшие в обитель, были новообращенными. Они не понимали, что такое послушание, в чем заключается духовная жизнь, и даже как правильно устраивается жизнь обыденная, каковы главные жизненные ценности. Положение было сложным, но все же я решилась действовать, как сказал батюшка. И со временем, по молитвам отца Бориса, ситуация изменилась к лучшему.
Молитвы батюшки о нас, каждый данный совет дорого ему стоили. Враг нашего спасения сильно на него восставал. Могу сказать с уверенностью, что отец Борис полагал за нас душу, но он был опытным борцом. Как бы ему ни было тяжело, непоколебимая вера и доверие Господу, любовь к ближним и духовное мужество привлекали великую благодать и помощь Божию. Батюшка говорил: «Враг рода человеческого не переносит истинной молитвы и ненавидит всякое добро. Но нам не нужно бояться, потому что Господь сильнее, Он сокрушил адово царство. Мы должны больше обращаться к Богу, пребывать с Ним в молитве, Богомыслии, отгоняя греховные помыслы при их возникновении. Искушения бывают как «слева» (соблазн к явному греху), так и «справа» (грех под видом добра, «яд на сахаре»), а с сильными подвижниками враг и прямо выходит на единоборство. В любом случае не нужно надеяться на себя, но на всесильную помощь Божию, продолжать молиться и делать все доброе, что можем и обязаны делать».
Убеждаясь в действенности советов батюшки, я просила его помочь наладить нашу монастырскую жизнь. Отец Борис начал с духовной и богослужебной жизни. Он принимал исповедь сестер и богомольцев. Благоговейно совершал службы, исправлял уставные ошибки. Когда он не служил, то с палочкой поднимался на клирос, что при его астме и отдышке было вдвойне нелегко, и помогал сестрам петь. Сказать, что сестры тогда не умели петь – это ничего не сказать. Они не могли, по выражению батюшки, «даже рта раскрыть». Тогда отец Борис стал проводить занятия по пению и богослужебному уставу. Мало того – он смог передать сестрам любовь к знаменному пению, учил чтению крюкового письма, значению и исполнению знамен, попевок и даже некоторых фит – более сложных и значимых форм распева, которые он называл «богословием в звуке».
В доступной форме батюшка объяснял «духовным младенцам» то, что написано прекрасным языком в его магистерской диссертации «Знаменный распев и крюковая нотация как основа русского православного церковного пения». Нужно сказать, что батюшка, при большом уме, незаурядных способностях, богатом внутреннем мире и разносторонних знаниях, умел разговаривать с собеседником на языке его понятий, и, что называется, «скрывал себя». Многие даже не догадывались, какой человек беседует с ними, если Господь не открывал об этом каким-либо образом.
Возвращаясь к теме монастырских дел и послушаний, могу сказать, что батюшка разучивал с сестрами не только знаменные, но и самые различные песнопения церковного обихода вплоть до композиторских произведений, если ощущал в них молитвенный настрой, соответствие уставу и близость к древнему осмогласию. Батюшка был знатоком не только в области богослужения и церковного пения. Он умел печь просфоры, был хорошим звонарем. Отец Борис показывал сестрам весь процесс изготовления и выпечки просфор от начала до конца. Старшая просфорница вспоминает про один из подобных уроков: «Батюшка, несмотря на свой возраст, целый день был в просфорне на ногах, подробно объясняя и показывая каждую часть процесса. Тогда у нас не было оборудования, все делали вручную. Самым трудным было вымесить тесто. Батюшка весь кусок теста вымесил своими руками, затем отрезал от целого маленькие части и месил одну такую маленькую часть около двух часов, доводя до эластичности, а только потом раскатал и вырезал. Мы говорили ему: «Батюшка, Вам надо покушать и отдохнуть». На что батюшка ответил: «Святое дело нельзя бросать, надо делать всё до конца». Когда батюшка учил нас печь просфоры, он всё время молился, рассказывал о преподобных Спиридоне и Никодиме, просфорниках Печерских: они знали всю Псалтырь наизусть, и когда делали просфоры, пели псалмы. Вспоминал и преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, как они совершали это святое дело.
Батюшка давал наставления относительно изготовления просфор. Это святое дело должно совершаться в чистоте, с благоговением и страхом Божиим, в глубоком молчании, и с молитвой на устах. Здесь недопустимы посторонние разговоры, смех, шутки, так как выпекается хлеб для Таинства Божественной Евхаристии. После того, как батюшка побывал в просфорне и освятил её, по его живой молитве мы стали печь просфоры не только для себя, но и для других обителей». Батюшка обучал сестер и колокольному звону. Они до сих пор вспоминают вдохновенные слова духовника: «Церковный звонарь, исполняя свое служение, пусть твердо помнит, что он исполняет святое и великое дело евангельского приставника, созывающего званных на вечерю велию. Предварив мысленно краткой молитвой первый удар благовеста, пусть он скажет своим колоколам: "Благовестите день от дне спасение Бога нашего". И в бессловесных звуках колокольного благовеста он втайне услышит ответ: "Благовествyй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу"». Батюшка старался привить звонарям серьезное и благоговейное отношение, предостерегая от различного рода крайностей: от непомерной удали или, наоборот, тихого, неслышного звона; от «игры» в колокола без молитвы и благоговения, когда звон воспринимается как красивая музыка; от безвременного и слишком продолжительного звона или произвольного сокращения его по нерадению. Он считал, что звон, как и любое другое дело, может отчасти свидетельствовать о внутреннем состоянии человека: если он не живет духовной жизнью, то самый красивый звон напоминает мирскую музыку, и далеко не самую лучшую. Отец Борис всегда и в любом деле противостоял равнодушию, говоря, что безразличие – это не есть бесстрастие.
Так батюшка начал нам помогать, когда еще не был духовником обители, и его труды на духовной ниве начали приносить небольшие всходы. Это был период знакомства. Приснопамятный Патриарх Алексий благословил именно отца Бориса стать духовником монастыря. И батюшка, несмотря на пожилой возраст, болезни, на то, что тяжело переносил дальнюю дорогу, принял данное Первосвятителем послушание и с усердием выполнял его просьбу передать духовный и жизненный опыт сестрам. Несколько раз в год он приезжал в обитель, исповедовал всех сестер, проводил богослужения и духовные беседы. Все имело огромное значение, оказывало большое положительное влияние на монастырскую жизнь и духовное возрастание насельниц, объединяло сестринство. Мы задавали батюшке много вопросов о духовной жизни, восстановлении монастыря, послушаниях, взаимоотношениях сестер. Батюшка старался настроить нас на то, что жизнь человека должна быть обращена к Богу, тогда она вся будет молитвой и славословием Творцу. Он говорил, что каждое дело должно начинаться и делаться с молитвой, что всегда нужно обращать внимание на внутреннее состояние и стремиться более не к внешним успехам, а к соединению с Богом. Когда человек будет с Богом, Господь может даровать ему и успех дела, если это будет необходимо и полезно. Важно не столько то, что мы делаем, сколько с каким настроем, перед Кем, для Кого дело совершается. Так трапезницам батюшка советовал готовить трапезу с любовью, ибо служа сестрам, они служат Христу.
Трудящимся на подворье монастыря, в саду и в огороде, говорил о необходимости бережного, любовного отношения к каждому растению и живому существу. Сестре, несущей тяжелое послушание казначеи и изнемогающей под бременем дел и забот, мог сказать в ободрение: «Доченька, у матушки – корабль, а у тебя – машинное отделение» – и сразу как-то все внутри успокаивалось. Всем же он говорил, как важно иметь любовь между собой, бережно относиться друг ко другу, следить, чтобы не обидеть ближнего не только неосторожным словом, но и плохой мыслью, взглядом, каким-либо действием. Признаюсь, мы плохо усваивали уроки батюшки, но он, как добрый отец или, лучше сказать, как заботливая мать, увещевал нас не унывать, а каяться и вновь полагать начало исправлению. Все наши вопросы отец Борис выслушивал с любовью, давал исчерпывающие ответы. Только в отношении исповеди он всегда требовал, чтобы мы говорили по существу дела, приносили покаяние в главном, понимали свою вину, а не занимались осуждением других или пересказом вещей, не имеющих отношения к исповеди. «И мелочи бывают важны, – говорил батюшка, – но они должны быть высказаны конкретно и с осознанием своей вины». Он также был строг, если сестра, оставившая мир, начинала заниматься мирскими проблемами родственников и жить их жизнью, потому что понимал, насколько это разоряло ее монашеское устроение. Батюшка напоминал многоопытного профессора медицины, врачующего неисцельные и самые запущенные болезни и раны. По качеству исповеди он безошибочно определял, в какой мере мы занимаемся трезвением, следим ли за своим внутренним состоянием.
Мы уходили обновленные, а батюшка, казалось, еще больше сгибался под тяжестью наших грехов, ошибок и неудач, которые он переживал как свои собственные. Когда батюшка почувствовал, что его слово нами принимается, он принял решение переехать в монастырь. Старцу было тогда около девяноста лет. Жизнь рядом с батюшкой для нас была огромной радостью. Для него же это было жертвой. Он покинул родные места и приехал к тем, кого искренне любил, но кто, увы, не мог ответить ему такой любовью и послушанием. О послушании же отца Бориса можно было бы книги писать. Он, казалось, жил по апостольскому слову «безо всякого прекословия меньшее от большего благословляется», искренне считая себя меньшим. Если говорить о любви, которая обитала в его сердце, то даже бессловесные существа ее чувствовали и тянулись к батюшке. Отец Борис внес в обитель мир, а все враждебное и неполезное стало покидать монастырские стены, побеждаемое силой его молитвы.
Мне вспоминается, как проходил день батюшки. Он начинался с самого раннего утра, с молитвы. На молитвенном правиле батюшка поминал многих близких ему людей, живых и усопших. Потом загорался свет в его приемной-исповедальне – там батюшка готовился к беседам. В очках, держа в руке лупу, он кропотливо, с большим трудом вчитывался в текст книг, делал выписки, составлял план очередной беседы. Он знал на память и безошибочно цитировал многие места из святоотеческих творений: это было не просто теоретическое, но подкрепленное многолетней практикой знание. Батюшка был большим подвижником, который мог проявлять снисхождение к другим, но не к себе. Он регулярно посещал богослужения, или же с утра до полудня (и нередко до более позднего времени) принимал на исповедь сестер. Батюшка также принимал и своих духовных детей – мирян. Перед Таинством Исповеди отец Борис ничего не вкушал, мог оставаться голодным больше полдня. Бывало, что он особо молился за кого-нибудь и присоединял к молитве пост. Батюшка был рассудительным духовным наставником. Так во время постов он давал разумную меру молитвы и воздержания, но был более внимателен к состоянию наших душ – насколько мы мирны, как относимся к ближним, раздражаемся ли, согрешаем ли осуждением, ропотом, празднословием, не проявляем ли немилосердия. О последнем он говорил, что это очень тяжелый грех, ибо диавол любит людей злых, и присовокуплял: «Милости не будет там (то есть у Бога), коль немилостив ты сам».
В течение дня батюшка, несмотря на свой более чем преклонный возраст, трудился. В своем селе Толбицы он много работал физически, чтобы обеспечить себя и иметь возможность принять дорогих гостей – духовных детей и паломников. В свободное время он занимался духовным чтением, расшифровкой знаменных песнопений, древних крюковых рукописей, писал книги и статьи. Хорошо зная законы знаменного осмогласия, он распевал еще не распетые стихиры праздничных богослужений и служб русским святым. В Москве он продолжал работу над богослужебными песнопениями и свои благочестивые занятия. Чтобы продолжать служить, стоять у Престола, отцу Борису необходимо было ходить, двигаться, бывать на воздухе. Однако это были не просто прогулки. Они были заполнены молитвой или общением с духовными детьми. Мне вспоминается такая картина. Батюшка, опираясь на две палочки, идет по монастырскому двору. Он уже довольно далеко ушел от игуменского корпуса и находится рядом с храмом Казанской иконы Божией Матери. «Батюшка, как же далеко Вы убежали, Вас не догонишь», - говорит ему одна из сестер. Отец Борис по-доброму улыбается и даже чуть посмеивается шутке. «Да, родная, далеко убежал. Нужно мне ходить, иначе дела мои будут плохи». Сестра берет батюшку под руку, и, с ее поддержкой, батюшка возвращается к игуменскому корпусу и садится в кресло. Проходящие мимо него сестры и богомольцы подходят под благословение, кто-то задает вопросы. Вскоре батюшку окружают сестры, и начинается непринужденная беседа. Оставляя дела, прихожу и к ним и я.
Отец Борис любил, когда сестры задавали ему вопросы о духовной жизни, и всегда с радостью им отвечал. Но и беседуя с батюшкой, мы чувствовали, что он молится, предстоит Живому Богу, Который здесь присутствует. И поэтому одна новоначальная сестра как-то задала наивный вопрос: «Батюшка, вот мы в Церкви, празднуем церковные праздники, а в Царствии Небесном как это происходит? Там тоже праздник?» - «Доченька, это тайны Царствия Божия. Господь приоткрывает эти тайны в меру духовного возраста человека. Могу сказать одно: в Церкви мы не просто вспоминаем события – мы их переживаем, каждый в свою меру, и соприкасаемся с Вечностью. Ведь Царствие Небесное начинается не где-то далеко, а здесь, на земле, в сердце человека. Господь сказал: «Блаженни чистии сердцем, яко тии Бога узрят». Стремитесь очищать сердце, и вы все больше будете понимать и чувствовать, что такое Царствие Божие и как близок к нам Господь».
…День кончался, наступала ночь, но не завершалась молитва нашего духовного отца. В эти часы его молитва была еще пламенней, еще сильней, ее благоухание, если можно так выразиться, наполняло всю обитель. И по своей блаженной кончине батюшка не оставляет нас. О приближении своего смертного часа батюшка знал, всех нас предупредил, каждую по-своему. О том, как отошел ко Господу наш дорогой духовный отец, я уже писала, но хотелось бы добавить, что батюшка встретил свой смертный час с абсолютным спокойствием и доверием Богу, в руки Которого он всегда предавал себя и ближних. Такая кончина была плодом его праведной жизни… Десять лет прошло с тех пор, но нам кажется, что это было вчера…
Мы были трудными детьми нашего дорогого духовного отца. Но «трудных» детей он, казалось, любил больше, ободряя их добрым словом и лаской, покрывая их немощи любовью. Когда мы спрашивали его: «Батюшка, как же Вы нас, таких вот, терпите?», он всегда рассказывал одну и ту же историю, неоднократно встречающуюся и в патериках, и в житиях Святых, о том, как к одному святителю пришла богатая женщина преклонных лет, прося дать ей девушку в услужение, которая могла бы принести пользу и ее душе. Святитель нашел ей кроткую и смиренную послушницу. Но та женщина, желавшая для себя пользы духовной, не была довольна выбором святителя. Тогда он прислал к ней служанку гордого и строптивого нрава, которая била свою госпожу и всячески досаждала ей. И раба Божия, на сей раз, осталась весьма довольна и благодарила святителя. Так и наш батюшка видел во всем происходящем Промысел Божий и умел из всего извлекать духовную пользу, стремясь научить и нас тому же. Вечная память и вечный покой приснопамятному протоиерею Борису!
