Возвращение на духовную родину

 

 

    Отец Борис был на редкость скромным человеком и удалялся от славы. Он называл себя «обычным православным священником» и не любил, когда о нем отзывались как о старце. Тем не менее, он был старцем. Протоиерей Николай Гурьянов сказал о нем своему духовному сыну: «Ты даже представить не можешь, какой это великий старец».  

 

                          

   О высоте духовной жизни отца Бориса свидетельствовали Святейший Патриарх Алексий I (Симанский), внимательно следивший за его работой над диссертацией о знаменном пении, Святейший Патриарх Алексий II, благословивший его на духовничество в нашем монастыре, и близкий друг батюшки протоиерей Вениамин Румянцев. Батюшка не принимал пострига, но имел большой личный опыт аскетической жизни.  

   Детство и юность отца Бориса прошли рядом с монахинями старинных женских обителей – Псковских Иоанновской и Вознесенской, которые он застал действующими, Рижской женской пустыни и других. Сестры-подвижницы, многие из которых жили в свое время под руководством схиархимандрита Гавриила (Зырянова), передали будущему священнослужителю свой аскетический опыт. Учитывая подвижнический образ жизни и многолетнее служение Церкви протоиерея Бориса, зная его как истинного пастыря, молитвенника и исповедника, перенесшего тюремное и лагерное заключения за веру в годы гонений, Святейший Патриарх Алексий II просил батюшку как можно полнее передать сестрам обители свой опыт, как духовный, так и житейский. И девяностолетний старец, прошедший суровую школу жизни, исполнял возложенное Священноначалием послушание с великим тщанием. Он неустанно учил сестер духовным основам, внутреннему деланию, аскезе. Батюшка проводил беседы по Священному Писанию, на аскетические темы и о знаменном распеве. Его называли старейшим знаменщиком России.

    Протоиерей Борис был автором магистерской диссертации «Знаменный распев и крюковая нотация как основа русского православного церковного пения». «Чтобы разумно петь знаменное, надо жить знаменно», − говорил отец Борис. Он также обучил сестер печению просфор, колокольному звону и многому другому, чем прекрасно владел сам. «Я никогда не говорю того, чего я не испытал и не исполнил на деле», − говорил батюшка сестрам. Его наставления, советы и, в еще большей степени, личный пример и молитва образовали тот прочный духовный фундамент, на котором в обители созидалось и созидается сейчас все доброе и спасительное. В одной из своих проповедей батюшка сказал: «Бурные волны житейского моря долго кружили меня по жизни, и, под конец ее, по воле Божией, я оказался там же, откуда и начал свой путь – в женском монастыре. И я увидел и почувствовал, что меня окружают те же, духовно близкие мне, сестры, пусть с другими именами, другими судьбами, пусть они только еще начинают свой путь, но они имеют то же стремление к Богу, идут той же дорогой к Царствию Божию. Господь вернул меня на духовную родину, чтобы я смог передать сестрам возрождающейся обители то, что сам получил от праведниц, которых имел счастье знать».

   Протоиерей Борис родился 3 января 1915 г. (21 декабря 1914 г. по старому стилю) во Пскове. Бабушка отца Бориса, Мария Герасимовна Карпова, водила внука причащаться в ближайшую церковь святителя Николая на Паромье и в Иоанновский монастырь. Став благодетельницей и почетной прихожанкой Иоанно-Предтеченского женского монастыря, она познакомилась с настоятельницей обители игуменией Саррой – матушкой высокой духовной жизни. Батюшка рассказывал: «В этой обители я, будучи еще маленьким ребенком, ощущал царствующий дух любви. Любовь проявлялась во всем: в убранстве храмов, в чистоте, с любовью поддерживаемой сестрами по всюду, и, главное, – в добром, внимательном отношении сестер к людям, к прихожанам монастырского храма, друг ко другу. От насельниц обители веяло миром, благостью, доброжелательностью. Матушки были всегда добры ко мне, ласковы, гладили по головке, давали просфорочки, разговаривали со мной, желали мне всего самого доброго. У нас во Пскове существовал еще Вознесенский монастырь: там сестры жили победнее Иоанновских, но дух и в том, и в другом монастыре был один – Христов».

  Когда власти закрыли Иоанновский монастырь, часть насельниц обосновалась при храме свт. Николая на Паромье. Борис пел с Иоанновскими сестрами на клиросе, и одна из сестер, регент монахиня Людмила, стала его духовной матерью. Батюшка рассказывал о ней: «Я никогда не видел ее смеющейся, и крайне редко – улыбающейся (только уголками губ). Она имела в душе Божественную любовь, стяжала мирный дух, и все окружающие это чувствовали. Регентом она была превосходным: ее отличало глубокое понимание Богослужений, духовная чуткость, умение передать другим то, что она понимала и чувствовала, а также кротость и терпение. Ее ничем невозможно было рассердить. Даже, если после службы, мать Людмила, как регент, была вынуждена нас, певчих, и поругать, то потом она могла сказать какую-нибудь добродушную шутку, всех посмешить. Мы со смеху катаемся, а она и не улыбнется, только скажет: “Вы что смеетесь? Маленькие, что ли?” А нам от ее слов становится еще смешнее».

   С юных лет Борис Николаев служил псаломщиком в храмах Пскова и Псковской области. Молодой псаломщик любил уединение, стремился к подвижнической жизни и желал быть священником. Архиепископ Псковский и Порховский Феофан (Туляков) придерживался строгих правил и не постригал в монашество вне монастыря (обители тогда были закрыты). Он благословил псаломщика Бориса готовиться к посвящению и искать себе невесту. И Бог послал Борису спутницу жизни – такую же подвижницу и труженицу, как он сам. Матушка Мария была духовной дочерью схиархимандрита Гавриила (Зырянова). По кончине своего духовника она обращалась за советом к архимандриту Симеону (Холмогорову). Мария хотела стать монахиней, но в те времена обители, где ей удалось потрудиться, закрывались. Тем не менее, она успела воспринять духовный опыт монастырских насельниц. Встретив матушку Марию, отец Борис предложил ей «вместе с ним идти к Царствию Божию». Они повенчались 7 февраля 1934 года, на праздник иконы Божией Матери «Утоли моя печали».

   Матушка Мария имела духовный и житейский опыт, и батюшка называл ее своей «довоспитательницей». Она была намного старше отца Бориса. После ее кончины, последовавшей в 1973 году, отец Борис прожил более тридцати лет. Принимая диаконский сан в мрачные тридцатые годы, псаломщик Борис хорошо понимал, что его ждет, но не видел для себя иного пути, кроме служения Богу. И Господь дал ему решимость пострадать за веру. Последовали арест, тюрьмы, лагерь. В заключении батюшка проявил себя как истинный христианин: начальству подчинялся и умел видеть во всем происходящем волю Божию, от помощи соузникам не отказывался, доносчиком не был, продолжал веровать в Бога и молиться Ему. В лагере отец Борис встретил монахиню, которую никто не называл ни по номеру, ни по фамилии. Все, от начальника лагеря до последнего уголовника, из уважения называли ее не иначе, как «мать Евфросиния». Мать Евфросиния, казалось, жила по правилу, данному преподобным Амвросием Оптинским: «Никого не осуждай, никому не досаждай, и всем – мое почтение». Складывалось впечатление, что все люди для нее – Ангелы, и она не видит в них ничего худого. Но это свойство нельзя было назвать наивностью: взгляд праведницы отражал ее душевную чистоту. Если же она и замечала чьи-либо дурные поступки человека или его недостатки, то всячески старалась этого человека оправдать: «Он – хороший. Это его лукавый попутал». Когда по заводским цехам (на территории лагеря находился завод) шел начальник лагеря, он всегда здоровался с матерью Евфросинией:

- Здравствуй, мать Евфросиния.

- Здравствуйте, товарищ начальник, – отвечала матушка. – Как Ваше здоровье? (Вопрос звучал искренно и был задан не из лести и человекоугодия).

- Ничего, помаленечку, мать Евфросиния. А ты как себя чувствуешь? Не болеешь?

- Да нет, все слава Богу, товарищ начальник, Потихоньку, с Божьей помощью, трудимся, жаловаться не приходится.

   Такой диалог в лагерных условиях было трудно даже и представить. Но безропотное несение жизненного креста, мирность, доброе отношение, приветливость ценятся людьми и многоценны в очах Божиих.

   В лагерном заключении батюшка сподобился видеть Божию Матерь. Один раз, когда он был болен и близок к смерти, заключенные уже спустили его под нары умирать. Тогда ему явилась Царица Небесная, и сказала, что он выздоровеет, заповедав чтить Богородичные праздники. После Небесного посещения здоровье батюшки пошло на поправку. По молитвам Пресвятой Богородицы, Господь сохранил батюшку для его будущего служения Церкви. 28 октября 1951 года отец Борис был рукоположен в сан пресвитера. Знаменательно, что в этот день совершается празднования иконе Божией Матери «Спорительница хлебов» -  одному из наиболее чтимых батюшкой образов. Также он очень почитал преподобного Амвросия Оптинского, который дал название этой иконе.

 

   Батюшка был назначен настоятелем Свято-Духовского храма в селе Малые Толбицы под Псковом, где прослужил много лет и был добросовестным исполнителем пастырского долга. У него не было выходных и отпусков; все знали, где он живет, обращались к нему как к священнослужителю в любое время суток, и он никому никогда не отказал. К нам в монастырь батюшку привел Промысл Божий. На него мне указал один из моих духовных наставников протоиерей Вениамин Румянцев как на своего близкого друга и опытного духовника, к которому можно обращаться. Я жила тогда в Пюхтицах, и ни во Пскове, ни в его окрестностях никогда не бывала. Ни фамилии, ни точного местонахождения батюшки я не спросила, и казалось нереальным его разыскать.

   Но вот Святейший Патриарх направил нас, пюхтицких сестер, восстанавливать Богородице-Рождественский монастырь в Москве. Протоиерей Николай Гурьянов благословил своего духовного сына помогать возрождать нашу обитель. Духовный сын отца Николая и благодетель монастыря близко знал протоиерея Бориса и помогал ему. Благодаря его участию мы познакомились, и с 1994 года батюшка стал периодически приезжать в Рождественский монастырь. В 1996 году Святейший Патриарх Алексий II благословил отца Бориса стать духовником монастыря, и приезды батюшки, несмотря на его возраст и болезни, стали более частыми, а пребывание в обители – более продолжительным. С 2003 года он переехал в обитель и остался в ней навсегда.

   Это был любящий, милостивый, покрывающий наши немощи наставник, хотя, при необходимости, он мог быть строгим и требовательным, с болью и любовью говорить нелицеприятную правду. Но в целом он был более любящей матерью, нежели отцом. Материнская любовь отличается жертвенностью и бескорыстием, и именно такой была любовь отца Бориса к духовным детям. В молитве и духовном подвиге ради нашего спасения он полагал душу. Батюшка подробно и обстоятельно беседовал с каждой сестрой о ее душевных немощах и о духовной жизни. Неизменным требованием нашего духовника было ясное осознание исповедницей своего конкретного греха, борющей страсти – причины и «корня» греха, а не пересказ каких-то событий и перечисление бесконечных мелочей, которые он сразу же останавливал. И мелочи бывают важны, но они должны быть высказаны четко, конкретно и с осознанием своей вины. Обычно все мелкие, каждодневные проступки и прегрешения сестры исповедовали нашим приходским священникам перед Причащением Святых Христовых Таин на исповеди: к батюшке они приходили с серьезными духовными болезнями, подобно тому, как идет больной к профессору медицины. Но это требование касалось только исповеди. Если сестры испрашивали благословение для личной беседы с батюшкой, или если такая беседа начиналась невольно во время прогулки с ним или на монастырском подворье, каждая могла говорить с ним, о чем угодно, и спрашивать о любых предметах. К исповеди же у него было особенное отношение – как к Таинству. Он даже не вкушал пищи, если у него была назначена исповедь, пока не исповедует духовных детей.

   Батюшка учил отречению от мира, понимаемому как отречение от греха, царствующего в мире, а не от ближних. Но частые «контакты» с миром и отлучки из обители он не поощрял. Отец Борис говорил, что мирские люди живут совсем другим и по-другому, и инокиня, при частом общении с мирянами, незаметно для себя разрушает с трудом приобретаемое особенное духовное устроение. По словам Святых Отцов, она не вернется в келью и обитель такой же, какой из нее вышла. С самых первых дней своего духовничества в обители батюшка стал приучать сестер к ведению внимательной внутренней жизни, напоминая о том, что трезвение – это сердцевина духовного делания, без которого само делание не имеет смысла. Он учил постоянно быть на страже своего сердца, отвергать вражеские прилоги, не принимать худые помыслы, следить за своими мыслями, возникающими желаниями, борясь с тем, что есть в нас страстного и худого. Батюшка призывал к истинному, деятельному покаянию, исправлению жизни, не признавая самооправдания и запрещая вдаваться в осуждение других. «Не ищи в селе, поищи в самом себе», – повторял он старую народную пословицу.

   Батюшка являл нам пример беспрекословного послушания. Его отношение к Священноначалию можно было назвать образцовым: если в обители проходило архиерейское или Патриаршее богослужение, как бы батюшка себя ни чувствовал, он считал своим непременным долгом на нем присутствовать, получить архипастырское или Первосвятительское благословение. Живя в монастыре, он ничего не делал без моего благословения и мог послушаться сестры обители, годившейся ему в дочери или во внучки. Отец Борис повторял апостольские слова «без всякого же прекословия меньшее от большего благословляется» (Евр. 7, 7), искренне почитая себя меньшим. Он всегда напоминал нам, что «сеяй о благословении, о благословении и пожнет» (2. Кор. 9, 6). Он был совершенно чужд любоначалия и не настаивал на своем. Я всегда чувствовала с его стороны молитву, помощь, участие, соработничество. Советы и наставления отца Бориса по любым вопросам, будь то восстановление монастырских храмов и зданий, внутренняя жизнь обители или отношения с внешним миром, были всегда точными, конкретными, действенными и приносили благие плоды.

   С той поры, как духовный отец поселился в монастыре, все враждебное обители стало покидать монастырские стены. Батюшка на все смотрел с позиции любви во Христе, и часто говорил, что самый страшный грех – это жестокосердие: «Милости не будет там (то есть у Бога), коль немилостив ты сам». Верим, что он получил милость у Бога в Его Царствии, к которому всегда стремился.

   Отец Борис не оставляет монастырь и по смерти, духовная связь сохраняется. Не только в день его поминовения, но и ежедневно, мы приходим к батюшке на могилку в монастырскую усыпальницу, молимся о упокоении его души и просим помощи в духовной жизни, нуждах обители и наших ближних.